Империя - [210]

— Великий — что? — чуть слышно спросила Каролина.

— Политик, — сказал Рут. — Это мастерство, а может быть, и искусство.

— Как лицедейство.

— Или издание газеты.

— Нет, мистер Рут. Мы творим, как истинные художники. Мы создаем новости…

— Но вы должны изображать главных действующих лиц…

— Мы это и делаем, но только так, как мы вас видим…

— Вы заставляете меня почувствовать себя крошкой Нелли.

— Я чувствую себя автором детективного романа.

По пути в обеденную комнату Элис рассказала о преимуществах своего нового положения.

— Можно иметь собственный автомобиль, а отец должен молчать…

— Ты социалистка.

— Почему социалистка? — недоуменно воскликнула Элис, не привыкшая, чтобы ее прерывали.

— Ты все пропустила, пока была на Кубе. Новый президент Принстонского университета[162] заявил: ничто так не способствует распространению в стране социалистических идей, как пользование автомобилем.

— По-моему, он псих. Как его зовут?

— Не помню. Но полковник Харви утверждает в «Харперс уикли», что этот человек будет президентом.

— … Принстона?

— Соединенных Штатов.

— Никаких шансов, — сказала Элис. — У нас уже есть президент.

2

Блэз был в восхищении от Херста, который сумел стать кандидатом независимых сторонников честного правительства, ненавидевших политических боссов, и одновременно заручиться поддержкой Мэрфи из Таммани-холла и еще полудюжины столь же отвратительных князей тьмы по всей стране, которые, в случае избрания его губернатором Нью-Йорка в ноябре, готовы выдвинуть его кандидатуру в президенты против рузвельтовского ставленника. Херст взял на вооружение девиз Рузвельта: с помощью боссов бороться с боссами. Херст даже заявил, состроив скорее печальное, чем разгневанное, лицо, что «Мэрфи может быть за меня, но я не за Мэрфи». Так был заключен союз, и томагавки в вигваме Таммани пришлось пока припрятать.

В должное время Херст стал демократическим кандидатом в губернаторы, а также кандидатом своей могучей машины — Лиги муниципальной собственности. Республиканским кандидатом выдвинули заслуженного, но малоизвестного адвоката Чарльза Эванса Хьюза, известного как гонитель продажных страховых компаний. Он не считался достойным соперником Херста, слава которого гремела.

Когда в апреле Сан-Франциско был разрушен землетрясением, Херст возглавил спасательные работы; он кормил людей, отправлял поезда с помощью, собирал деньги через конгресс и свои газеты. Если бы кто-то другой, не Херст, был этим добрым ангелом-спасителем, он наверняка стал бы национальным героем и президентом. Но он по-прежнему ассоциировался не только с желтой журналистикой, к которой большинство людей оставались равнодушны, но и с социализмом (он выступал за восьмичасовой рабочий день), этой немезидой всех добропорядочных американцев, готовых смириться с роскошью своих хозяев и не потерявших надежды когда-нибудь выиграть в лотерею. Но несмотря на все препятствия, Блэз полагал, что Херст неудержим.

В конце октября в ясное холодное утро Блэз сел в частный вагон Херста, стоявший на запасной ветке в Олбани. Его приветствовал неизменный Джордж, раздавшийся до тафтовских размеров.

— Мы все время в пути, мистер Блэз. Шеф в салоне. Миссис Херст не встает с постели, а маленький Джордж не желает ложиться в постель. Не дождусь, когда все это кончится.

К вящему облегчению Блэза, Шеф оказался один, он просматривал кипы газет. Блондинистые волосы с годами не то что поседели, а прибрели забавный коричневатый оттенок. Он поднял глаза на Блэза и на мгновение позволил себе улыбнуться.

— Семь утра — единственное время, когда я могу побыть один. Посмотри, что сделал со мной Беннет в «Геральд». — Херст протянул фотографию с подписью «Калифорнийский дворец Херста» и подзаголовок «Построен руками кули».

— У вас нет дома в Калифорнии, с кули или без них.

Херст отшвырнул газету.

— Разумеется, нет. Это дом матери. Построен ирландцами много лет назад. Ладно, дело сделано.

Блэз устроился в кресле, и стюард принес кофе.

— Живая щетка для пыли, — так Херст называл своего соперника Чарльза Эванса Хьюза, — ничего не добьется. У него нет организации. Нет народной поддержки. — Херст в общих чертах обрисовал Блэзу кампанию. Все делегаты по демократическому списку, похоже, идут к победе, Хьюз не в состоянии взбудоражить общественное мнение, несмотря на потуги антихерстовской прессы (то есть прессы, Херсту не принадлежащей), которая перещеголяла самого Херста по части выдумок и клеветы. Но на избирателей это, похоже, не действовало. — Я никогда не собирал таких толп. — Глаза Херста блестели. — И они снова придут — через два года.

— А что с письмами Арчболда? — Для Блэза эти письма служили доказательством гнилости системы, которая дальше так существовать не могла. Или народ свергнет правительство или, что более вероятно, правительство опрокинет народ и установит диктатуру, власть хунты. Если до этого дойдет, размышлял Блэз, то Рузвельт будет более подходящей фигурой, чем Херст.

— Обойдусь без писем. Я и так побеждаю. Письма полежат до девятьсот восьмого года. На случай, если у меня возникнут проблемы. Видишь ли, я буду тогда кандидатом, выступающим за реформы.