Империя, которую мы потеряли. Книга 2 - [49]

Ответственность за это — он возлагал в равной степени на интеллигенцию и бюрократию. Его публичные нападки на интеллигенцию привели последнюю в ярость — в третью Думу он так и не попал. Но главное было еще впереди…

П.Б. Струве

Было бы ошибочно думать, что мы пережили только “политические” годы и нуждаемся только в политическом поучении, в политических выводах. Более того, можно сказать, что в некоторых отношениях чисто политическая точка зрения пока бесплодна. Бесплодна потому, что, как ни ясны некоторые политические цели, никто не может пока указать ясных политических путей к этим целям. Сравнительно с дооктябрьским прошлым Россия сделала огромный принципиальный шаг вперед в политическом отношении. Но сделав этот шаг, она очутилась перед культурными проблемами, которые, казалось, были оттеснены на задний план политическим вопросом. Если прежде можно было сказать… что никакой культурный прогресс невозможен без решительного, принципиального политического разрыва с прошлым, — то теперь так же решительно можно утверждать, что никакой политический шаг вперед невозможен вне культурного прогресса; без такого прогресса всякое политическое завоевание будет призраком, будет висеть в воздухе.

Из фатального круга двух основных политических положений:

1) необходима конституция, прочный правовой порядок и

2) правительство, которое в политическом смысле держит в своих руках положение, ведет всякую иную, только не конституционно-зиждительную и конституционно-консервативную политику…

Из этого фатального круга самого по себе невозможно извлечь ничего положительного. Все свести к критике правительства значило бы безмерно преувеличивать значение данного правительства и власти вообще: источник неудач, разочарований и поражений, постигших Россию, лежит гораздо глубже. Даже если бы каким-нибудь чудом политический вопрос оказался разрешенным, решение его лишь более выпукло выдвинуло бы значение другой, более глубокой задачи. Это значит: общество должно задуматься над самим собой. Мы переживаем идейный кризис, и его надо себе осмыслить во всем его национальном значении.

Из всех злоключений в Первой и Второй Думе Струве сделал фундаментальный вывод: проблемы России не являются ни политическими, ни экономическими, ни социальными. Главная проблема — прежде всего культурная. Даже лучшие законы и конституция — в России не сработают, ибо общество не готово принять те культурные ограничения и нормы, какие налагает свобода. Никакой политический шаг вперед невозможен вне культурного прогресса; без такого прогресса всякое политическое завоевание будет призраком, будет висеть в воздухе, ибо не подкреплено ничем.

Струве сделал и другой мрачный вывод — интеллигенция не только не пытается заполнить культурные пробелы, не дающие возможности для эффективной и ответственной публичной политики — но и усугубляет ситуацию. В ответ — понятное дело, интеллигенция повела оголтелую газетную атаку на Струве. Демонизация существовала уже тогда.

…

Струве видел, что считать происходящее «опытом взросления» уже слишком опасно — после краха первого парламентаризма и после всей той крови, которая пролилась и продолжает литься. Его поразило то, насколько равнодушно интеллигенция и левые — отнеслись к конституционному акту 17 октября, насколько он им был не важен. Ему не нравилось то, что русская интеллигенция, оголтело отталкиваясь от царизма, проявляла те же черты — одержимость, нетерпимость к другому мнению, доктринерство, неспособность к компромиссу. Не нравилось то, что правовая беспринципность власти встречает такую же правовую беспринципность интеллигенции, она попирает право так же легко как и власть. И в этом случае — в революции смысла не будет, потому что она не принесет освобождения.

…

Правовая беспринципность революции выражалась в формуле: всякое действие допустимо, если оно полезно для революции. По недомыслию, хорошо известному логической теории, все вредное для правительства приравнивалось к полезному для революции, и, таким образом, к морально чудовищной посылке присоединялись допущения, фактически нелепые. Каким реальным содержанием история наполнила эту логику, достаточно известно.

Правовая беспринципность контрреволюции выражается в формуле: всякое административное действие допустимо, если оно наносит вред “крамоле”. На линии этого рассуждения может лежать всякое преступление…Этим подготовляется не умиротворение страны, а возрождение с новой силой тождественной формулы с революционным знаком.

В конце концов — Струве пришел к выводу, который он такими словами не сформулировал, но… он понял, что победа революции не принесет свободы в силу того, что интеллигенция ничуть не лучше власти. Те кто борется — не лучше тех против кого борются и более того — во главе новой несвободы могут встать люди, которые ранее боролись за свободу. И панацеей против этого — должно стать изменение культуры, сначала интеллигенции потом и общества в целом.

Опыт Первой и Второй Думы — он к сожалению не стал для России опытом парламентаризма. Происходившее там — противоречило самой идее парламента как выдвижения представителей народа, которые будучи объединенными в некий орган власти, отдельную ветвь власти — смогли бы говорить от имени общества, контролировать расходование денег, собранных с общества и предотвращать появление власти, отдельной от общества и довлеющей над обществом. Парламент — нигде кроме России не становился инструментом разрушения системы власти, а не частью ее.