Империя из песка - [22]

– Алекса… это же гениально! – восхищаюсь я. – Спасибо.

– Но лучше использовать «Хейвенвотер», – замечает она безо всякого выражения. – Никогда не знаешь, отравишься ты проточной водой или нет.

Звучит так, будто она сталкивалась и прежде с чем-то подобным. Вспоминаю ощущение, что Алекса одинока ровно настолько же, как и я.

– Это случилось с твоей бабушкой?

Алекса не отвечает, а когда я бросаю на нее взгляд, она лишь рассеянно тычет в листву копьем, словно собралась на кого-то поохотиться.

– Стая наобещала ей всякого. Мол, после переворота ее ждет новый дом, если она захочет перебраться в глубь страны, – произносит Алекса через минуту. – А она не дожила. Инфекция ее быстро прикончила.

– А ты почему не перебралась в глубь страны?

Этим вопросом задавались все, кто очутился в бараках: почему некоторые Волки предпочли не переехать в наши ныне свободные особняки со сверкающими на солнце бассейнами и ровно подстриженными газонами, а стать надзирателями. Потом мы сообразили, что для большинства из них «зажить лучше» оказалось синонимом «получить максимум власти». А еще дело было в садистском желании наблюдать за нашими страданиями.

Алекса не из таких.

Она вновь замыкается в себе, прямо в лодке, когда я спросила, кого ей не хватает. Бабушки, не сомневаюсь… но если та умерла, а Алекса все равно не уехала, значит, ее держало что-то другое. Кто-то другой.

– Думала, что смогу помочь, – отвечает она.

Долгое время мы молчим, нырнув в глубины собственных мыслей. Всякий раз, как нам попадается нечто отличное от общего пейзажа, я останавливаюсь и делаю пометки – дерево с черным как смоль дуплом, почти не заросший участок песка, необычные ярко-голубые цветы. В какой-то момент я принимаю особенно витые лианы за гадюк и едва не падаю с сердечным приступом. Хоуп приходится меня утешать.

Впрочем, чего это я? Мы ведь еще не увидели ни одной змеи. Никаких следов животных. Ни муравейников, ни птичьих стай. Ничегошеньки – ни единого признака жизни. Мы следовали всем указаниям из руководства, но надежда так и не забрезжила перед нами.

– Ты в порядке, Иден? – спрашивает Хоуп, и я моргаю.

Поднимаю взгляд. Ослабляю мертвую хватку, которой вцепилась в книжку.

Куда нас занесло? Что это за место, где девчонка может исчезнуть в ночи и не вернуться? Мы можем часами брести сквозь джунгли и не найти ничего – ни намека на жизнь, на свободу, о которой писал мой отец? Где не видно даже птиц? Даже жучка?

Как-то… нехорошо.

– Ага, – отзываюсь я. Какая польза от того, что мы поддадимся отчаянию? – Пойдем дальше.

И мы упрямо продолжаем путь, правда, замедлив шаг из-за усталости. Иногда делаем привалы, чтобы перекусить, выпить воды, заточить ножом карандаш. Выдрав из календаря «Ноябрь», я принимаюсь за очередные пометки, и вдруг Хоуп хватает меня за локоть.

– Ребят… вы слышите? – шепчет она, как будто боится что-то спугнуть.

Сунув записи в книжку, закрываю глаза. Напрягаю слух. И различаю не только шелест листвы и потрескивание веток.

– Вода?

Хоуп расплывается в улыбке:

– И это не прибой. Звук совсем рядом.

От облегчения я готова заплакать. Какая удача в конце столь безрадостного дня! «Шум воды (северо-восток)», – записываю я около последней пометки с ориентиром.

Алекса вынимает из свертка с припасами вторую флягу и вскрывает запечатанную крышку, а затем жадно выхлебывает сразу четверть. Мы с Хоуп не осмеливались выпивать столько в один присест.

– Чего? – замечает Алекса наши изумленные взгляды. – Мы скоро найдем еще.

– Нельзя быть такой беспечной, – возражаю я.

Ох! У меня перехватывает дыхание, как от удара в живот: я говорю в точности как мой отец.

Алекса закручивает крышку, но вместо того, чтобы убрать флягу в сверток из кофты, протягивает ее мне:

– Хочешь? Давай, тебя ведь жажда мучит.

Она права. Но я по-прежнему сомневаюсь, что мы имеем право превышать норму. Поколебавшись мгновение, беру флягу и выпиваю чуть больше обычного. Рискую в надежде на скорую победу и твердо заявляю, что мы найдем воду с минуты на минуту.

– Ну что, вперед? – обращаюсь я к Хоуп и Алексе.

Мы, воспрянув духом, отправляемся дальше, и с каждым шагом шум воды становится громче. Спустя некоторое время перед нами вырастают особенно густые заросли – они заглушают звуки, и мы вынуждены изо всех сил напрягать слух.

Хоуп бросается вперед.

– Ребята! – восклицает она, наклоняясь. – Смотрите! – В ее тонких пальцах – обертка от батончика. – Может, Финнли тоже здесь проходила?

По телу проносится вспышка адреналина, и на пару чудесных секунд я ощущаю эйфорию, после чего замечаю похожие на гадюк лианы, от которых недавно едва не свалилась с сердечным приступом.

Я помню, что ела батончик. Я им тогда чуть не подавилась.

– Нет, – бормочу я, поникнув, – мы здесь уже были.

18

Мы словно пытаемся догнать мираж. Или найти начало радуги, или, поднявшись на цыпочки, снять с неба луну: постоянно слышим, как бурлит источник, возвращаемся туда, где звук громче всего, однако видим лишь джунгли. Бродим туда-сюда, пока солнце не начинает клониться за горизонт, но так и не находим ни капли.

А еще мы почти прикончили наши запасы воды. Мы были настолько уверены, что обнаружим источник – и вот в итоге перестали экономить. Зато теперь мы не страдаем от жажды.