Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США - [58]
Казаки в царской России занимали промежуточное положение по сравнению с римским и испанским методом обращения с варварами соответственно. Так как именно их кочевой образ жизни[96] был предпосылкой для того, чтобы они могли защищать теряющиеся на просторах степей границы империи от атак и набегов извне со стороны кочевых народов, едва ли был интерес в том, чтобы сделать их оседлыми. Риск, на который цари шли при привлечении полуварварских народностей для охраны империи, заключался в сильном тяготении последних к волнениям и грабежам внутри имперского пространства; именно поддержка казачества придала динамику и опасность крестьянским восстаниям в начале XVIII в.[97] Однако и после более прочного включения казаков в состав русской армии с 1750-х гг. они с точки зрения имперской миссии оставались сомнительным элементом: в связи с их манерой ведения боевых действий у многих русских наблюдателей возникал вопрос, не является ли якобы циви- лизирующая сила Российской империи более варварской, нежели образ жизни населения покоренных областей Кавказа и Средней Азии61.
В течение XIX столетия арабские охотники за рабами и работорговцы в представлениях европейцев заняли позицию варваров, против которых и направлена имперская миссия колониальных держав. Существовавшие уже долгое время формы охоты за людьми и торговли ими, распространившиеся из арабских регионов африканского континента далеко в глубь Черной Африки, использовались для оправдания, а по меньшей мере как предлог захвата европейцами власти в западно- и восточноафриканских регионах62. В ходе своих
притязаний на лидерство европейские державы также обменивались упреками относительно варварской манеры действий своих конкурентов. Так, в Первую мировую войну немцы выдвигали обвинение Антанте в том, что она применяет колониальные войска на европейском театре военных действий и тем самым привносит элемент варварства в боевые действия. Антанта, со своей стороны, обвиняла немцев, так как в ходе вторжения в Бельгию они варварским образом обращались с гражданским населением этой страны63.
Чем сильнее в имперских миссиях выражен цивилизирую- щий компонент, тем резче проступает образ варварства как антипод. Это проявилось и в недавних дебатах о терроризме, особенно о террористах-смертниках. Однако прежде всего угроза варварства сегодня усматривается в резне, связанной с этническими войнами64. Против обоих феноменов—как этнических войн на истребление на периферии благополучных зон, так и прорывающихся в последние террористах — в общественном дискурсе и осмысливалась новая империя, понимаемая как цивилизирующая сила. Однако варвар не только избегает цивилизованных образцов. Если ему удается прорыв в имперское пространство, он одновременно становится угрозой миру и благосостоянию.
Процветание как оправдание и программа имперского господства
Имперская миссия ориентирована прежде всего на элиты центра империи и за счет дискурса о варварстве отграничивает порядок на имперском пространстве от его хаотического окружения, но она же должна обещать процветание и для всего населения империи. При этом исходят не из долговременных задач и воображаемых конструкций, а из реально ощутимых преимуществ, которые империя обещает всем, кто проживает внутри ее границ: имперское пространство объявляется зоной процветания, которую обходят стороной бедность и нищета. Поэтому если имперский порядок распространяется и на периферию, то это является направленным на нее имперским благодеянием. В действительности обещание процветания является одним из самых убедительных аргументов, с которыми империя может оправдать свое существование, ведь во многих случаях ее приграничные регионы являются также и местом перехода от благосостояния к бедности. Действительно ли это именно так, зависит от типа империи и типа осуществления ею своего владычества.
Для степных империй типичным является то, что они не переходят от эксплуатационной к инвестирующей или же к цивилизирующей форме имперского господства. Для них завоеванное пространство остается главным образом трофеем, соответственно с ним и обращаются. Так как завоеванное кочевниками цивилизационно почти всегда преобладает над ними, последние могут основывать свое владычество только на насилии и на грабеже. В таких обстоятельствах сложным оказывается уже укрепление господства; как правило, оно ограничивается более или менее регулярными грабительскими набегами. Здесь едва ли можно построить убедительное оправдание империи на основе обещаний процветания[98].
Однако преимущественно эксплуатационные связи между центром и периферией, как мы уже видели, ни в коем случае не ограничиваются кратковременным господством над территориями в случае степных империй, а вполне могут наблюдаться и на ранних стадиях существования морских империй. Португальское, а также нидерландское торговые владычества в индийском регионе и на юго-востоке Азии имели в основном эксплуатационный и едва ли инвестирующий характер.
