Императорский покер - [33]

— Только лишь свинья или законченный трус способны хвалиться, будто никогда не испытывали страха!

Умирая, он тоже не испытывал страха, и перед кончиной в единственный раз, в первый и последний, обратился к Бонапарту словами, очень даже чуждыми своему «несдержанному языку»:

— Через несколько часов, сир, вы потеряете человека, который ужасно вас любил.

Таким же любителем ругани, хотя и значительно меньше говорившим правду, был сын каменщика, Пьер Франциск Шарль Ожеро (1757–1816). Начал он лакеем у маркиза Бассомпьера, но его выгнали за соблазнение горничной. В связи с этим, он стал официантом в одном из шулерских казино парижского Пале-Рояль, откуда его выгнали за соблазнение официантки. После этого Ожеро пришел к заключению, что гражданская жизнь уж слишком сложна, и записался в бургундскую кавалерию. Оттуда его изгнали за отсутствие субординации.

Недостаток субординации этого вечного уличного хулигана наверняка сломал бы ему жизнь, если бы не то, что Ожеро был феноменальным фехтовальщиком. Когда какой-то офицерик ударил его тросточкой во время парада, Ожеро вырвал ее у него и сломал. Тут офицерик взбесился, обнажил саблю и атаковал наглеца. Но он не знал, что имеет дело с самым лучшим рубакой во всей армии, в результате чего офицера на следующий день похоронили со всеми воинскими почестями, Ожеро же на украденной лошади сбежал в Швейцарию.

Еще неоднократно в течение своей жизни он убегал из французской, российской (будущий маршал служил под командованием Суворова) и прусской армий, в последний раз с большим шиком — за собой он потащил шесть десятков коллег. Удивительный случай привел к тому, что много лет спустя, во время кампании 1806 года, в руки маршала Ожеро попал тот самый прусский батальон, из которого он дезертировал в молодости. Полковник, подполковник и старший сержант оставались теми же самыми — всех их Ожеро одарил золотом.

Но, прежде чем это случилось, он прошел всю Европу и часть Азии. В Афинах он женился, в Лиссабоне попал в тюрьму, в Константинополе продавал часы, а в Дрездене обучал танцам, и повсюду «убивал» женские сердца и лишал жизни мужские тела, так как и женщины, и мужчины страстно испытывали его мастерство. Мужчины — в фехтовании. В Люневилле какой-то жандарм, опьяненный несколькими победными схватками, и вызывая на дуэль "лучшую шпагу Франции" (мнение преподавателя фехтования Сен-Жоржа), спросил перед поединком, где Ожеро желает быть похороненным, в деревне или в городе.

— В деревне, — ответил на это Ожеро.

— Превосходно, — с издевкой заявил жандарм. — Похороны пройдут в деревне.

И жандарм не ошибся. Похоронили его в деревне.

Ужасно много людей похоронили по воле Ожеро, причем, абсолютно невинных. В качестве усмирителя Испании, маршалу Ожеро пришла в голову остроумная идея, как привязывать жителей этой страны к Франции, заключалась она в том, что каждого встреченного испанца попросту вешали. В течение какого-то времени все придорожные деревья в Каталонии гнулись под тяжестью трупов, а метода никак не желала принести желаемого результата, так что Ожеро вернулся во Францию ни с чем.

В отличие от Ланна, Ожеро обладал статью прусского гренадера, и по причине богатого жизненного опыта располагал более изысканным запасом ругательств, но очень многое их и объединяло, как, хотя бы, настоящий инстинкт к показухе, следовательно — и к битвам. Потому-то, во время исполнения Te Deum в ходе возвышенной церемонии коронации Наполеона в соборе Парижской Богоматери, оба наших маршала вели непринужденную беседу на самые различные темы, в особенности же о том, что — как это изложил Ожеро — "здесь не хватает лишь того миллиона человек, которые отдали свою жизнь, чтобы освободиться от подобных глупостей".

Вы наверняка уже догадались, что влюбчивый Ожеро в Наполеона как-то не влюбился. У него не было случая. Уже при первой встрече в 1796 году Бонапарт a priori сделал невозможным подобную любовь, такими словами успокоив выступавшего на него Ожеро:

— Генерал, вы выше меня на голову, но если вы немедленноно не перестанете наглеть, я прикажу это различие ликвидировать!

Свою злость Ожеро разрядил в ближайшей битве под Кастильоне, за что впоследствии стал герцогом ди Кастильоне. Но даже будучи герцогом, этот милый шут, грубиян и вор оставался таким же негодяем[44]. До самого конца жизни.

И вот теперь третий гасконец в представляемой группе, сын трактирщика, Иоахим Мюрат[45] (1767–1815), у него было множество схожих черт характера с Ланном и Ожеро, к примеру: любовь к ругательствам и коллекционированию дам. Эта повторяющееся, словно икота, у наполеоновских маршалов сходство обоих совершенств буквально провоцирует к философским размышлениям на тему: а вот успехи во втором из них они достигали, благодаря превосходству в первом, или же замечательное знание дам была причиной первого из совершенств? Ну да ладно, хватит, вернемся к Мюрату.

Он не уступал Ланну и Ожоре в отваге, зато намного лучше разбирался в лошадях и в костюмах. В качестве превосходного кавалериста (в его молодости было много возможностей для тренировок, когда Мюрат верхом удирал от выдвигавших различные претензии "невест") в Великой Армии он занял пост главнокомандующего кавалерии и с честью удержал его почти до конца эпохи Ампира. Почти что, поскольку перед самым концом изменил Наполеону и смылся, понятное дело — верхом.