Императорский покер - [31]

Аустерлиц в этом плане ничего не изменил. Он выиграл, разбил, изгнал — вместо того, чтобы вырвать признание. Перед самой битвой он написал о царе Талейрану: "Это благородный и храбрый человек, к сожалению, подстрекаемый собственным окружением". Это тоже было своеобразным любовным ослеплением, и еще не пришло время, чтобы Наполеон увидел в Александре "хитрого византийца" и "Тальму севера". В третьем раунде основной его целью была — конечно же — победа над противником, но эта победа ему нужна была только лишь затем, чтобы этот противник признал, наконец, Бонапарт равным себе и пожал руку, протянутую ради согласия.

Это было непросто. Российские степи, словно самые плодородные поля, выплевывали все новые и новые армии, которые необходимо было победить на громадном театре военных действий от Балтики до Варшавы. И тогда-то на сцену этого театра вступили французские маршалы. В кампании 1807 года ведущие роли сыграли восьмеро из них: Бернадотт, Даву, Ланн, Ожеро, Мюрат, Бертье, Сульт и Ней. Поскольку величайшую свою роль Ней сыграл в восьмом раунде — там я его и представлю. Теперь очередь за семеркой оставшихся.

Гасконец Жан Батист Бернадотт (1763–1844) военную карьеру начал в возрасте семнадцати лет в качестве простого солдата, а через девять лет службы ему удалось забраться на головокружительную высоту старшего сержанта, скорее всего, потому, что всем, чем он тогда выделялся, были замечательные нижние конечности — товарищи по оружию называли его "сержантом — красивой ножкой". Сразу же, как только он познакомился с Наполеоном, Бернадотт плел против него интриги, маршал даже был замешан в заговор 1804 года. Когда были перехвачены компрометирующие Бернадотта документы, Бонапарт кричал, что собственноручно пристрелит изменника, но вместо того назначал его, поочередно: губернатором Луизианы, послом в Вашингтоне и маршалом Империи, в самом конце украсил лентой Почетного Легиона и вознес до титула герцога Понте-Корво. А все из чувства к своей бывшей невесте, Дезидерии Клары, которая вышла замуж за прекрасноногого сына Гаскони, утратив шансы стать законной супругой прекраснорукого сына Корсики.

Только все этм благодеяния не сделало гасконца более дружески настроенным к корсиканцу, и где только мог, он вставлял палки Наполеону в колеса. В 1806 году, под Ауэрштедтом, он не пришел на помощь сражавшемуся из последних сил корпусу Даву, хотя находился в десятке километров от поля боя. После того он утверждал, что не слышал грохота пушек. А не услышал он их потому, что перед тем слух его не подвел, и он уловил, когда Даву сказал о нем:

— Этот негодяй Понте-Корво!

Впечатляющим выступлением Бернадотта было его поведение в 1809 году под Ваграмом. Тогда он оспорил императорский план баталии, рекламируя собственный. Потому, когда во время боя он и его корпус начали в спешке отступать, Наполеон остановил его, спросив, не это ли тот самый гениальный маневр, с помощью которого маршал желает разбить австрийцев. То, как отреагировал на эти слова Бернадотт — уже после битвы — было истинным шедевром наглости. А именно, он выпустил незаконную собственную прокламацию, в которой все заслуги за победу под Ваграмом приписал… себе и своим солдатам. Тут уже чаша терпения Наполеона переполнилась — опозоренный корпус Бернадотта был в качестве наказания расформирован, сам же маршал был изгнан из Великой Армии под предлогом "необходимости лечения на водах".

В 1810 году, шведы, желавшие иметь в стране хоть какого-нибудь солдата, выбрали его наследником шведского трона, благодаря чему плаксивая Дезидерия сделалась впоследствии шведской королевой.

Генерал Каффарелли высказал о Бернадотте следующее мнение, с которым соглашались практически все, которые того знали: "Льстящий черни, способный на измену и опасный неприятель".

Пришла очередь Людовика Николя Даву (1770–1823). Этот был родом из старинной бургундской дворянской семьи, в которой армейские традиции были настолько сильны, что говорили: "Всякий раз, когда рождается Даву, одна сабля извлекается из ножен".

Он тоже поначалу не любил Наполеона, вплоть до битвы под Абукиром в Египте. После сражения он стал было на что-то жаловаться, и тогда Наполеон взял его под руку и повел в палатку. Во время их беседы никто не присутствовал, так что не известно, каким образом корсиканский чародей околдовал бургундца. Фактом же остается то, что, выйдя из палатки, Даву стал вернейшим слугой "бога войны". Один из немногих маршалов, он не предал его в 1814 году, и он единственный так никогда и не признал Бурбонов.

Макдоннелл так написал о нем: "У Даву был странный характер. Это был человек холодный, жесткий, страшный ригорист, упрямый и абсолютно неподкупный. Он соединял в себе неустанную заботу о солдат, которые любили его, но боялись как огня, с безжалостной суровостью к собственным офицерам, в особенности, к полковникам, когда же он стал маршалом — то к генералам, которые ненавидели его всей душой". Здесь следует пояснить, почему солдаты "любили его, но боялись как огня". Боялись, потому что, за малейшее проявление недисциплинированности, не говоря уже о грабежах и насилии, в корпусе Даву можно было получить на прощание несколько граммов свинца в голову (говаривали, что "там, где стоит Даву, цыплята без малейших опасений могут прогуливаться среди казарм"). А любили потому, что это был единственный корпус, в котором всегда имелись все, до последнего, санитары или полевые кухни.