Император Павел Первый и Орден св. Иоанна Иерусалимского в России - [11]
В литературе отмечалось, что министерская система продумывалась в деталях и закладывалась еще Павлом (Клочков М. В. Очерки правительственной деятельности времен Павла I. Пг., 1916, с. 396–406; Предтеченский А. В. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX в. М. — Л., 1957, с. 123 и сл.; Эйдельман Н. Я. Грань веков. М., 1987, с. 221 и сл.). Проект Павла отличался от введенной в 1802 г. системы министерств тем, что устанавливал не личную ответственность каждого министра перед государем, а подотчетность его особой, над-министерской канцелярии, разделенной по числу департаментов (слово министерство еще не вошло в употребление) на семь отделов. Эта последняя канцелярия — ближайший прообраз Собственной Е. И. В. канцелярии Николая I. В проектах Павла основные отрасли управления, находящиеся в ведении «главных департаментов», — это департаменты юстиции, морской, финансов, иностранных дел, коммерции, военный и государственное казначейство (последнее ведомство в александровской системе отсутствовало).
Николай I продолжил линию, вполне наметившуюся уже при Павле, — на восстановление сословной репутации дворянства, его консолидацию и использование в качестве непосредственной опоры правительственной администрации. Павел начал с прекращения деятельности дворянских собраний в губерниях и возобновления практики телесных наказаний, мер, казалось бы, — антидворянских. Но то значение службы, которая для императора была выше знатности и превратилась в общественную ценность, возвращало первенствующее сословие к его исторической функции — служилого сословия, нисколько не потерявшего ни в смысле чести и достоинства, ни в смысле материальных благ от таких перемен.
Комитет 26 декабря 1826 г. при Николае I, вплотную занявшийся сословным вопросом, выработал законодательство, призванное «очистить» дворянство от паразитарного балласта и воспрепятствовать его размыванию разночинным элементом. Корректируется «Табель о рангах», путем повышения «чина», необходимого для закрепления потомственного дворянства. Отчетливо выражается сословный характер николаевской системы просвещения, системы классических и реальных гимназий.
Фактически курс на постепенное освобождение крестьян был взят изданием павловского указа о «трехдневной барщине» 5 апреля 1797 г. Избрана была форма урегулирования отношений помещиков с крестьянами — регламентация «сверху» нормы эксплуатации, носящая, впрочем, не обязательный, а рекомендательный характер.
Локализация реформ в отдельных государственных сферах стала принципом реформаторства в XIX в., исключая, быть может, период «великих реформ» 1860–1870-х гг. Так и крестьянская политика Александра I и Николая I не шла дальше «отсечения» отдельных вопиющих проявлений крепостничества (запрещение продажи крестьян на своз) или его «зон» (освобождение крестьян в Прибалтике в 1804–1816 гг.; реформа П. Д. Киселева в государственной деревне). Методология «локализации», заметная и в конституционных экспериментах Александра I, — не что иное, как положительный опыт, извлеченный из павловского образа действий крутыми и повсеместными преобразованиями.
Павел I заложил физические и законодательные основы прочности династии. Законом о престолонаследии 1797 г. был четко определен порядок замещения трона. Отменялся петровский указ о праве самодержца назначать себе преемника по выбору, навсегда исключалось женское правление. Наличие нескольких прямых наследников престола — мужчин, регламентация прав на престол каждого из них, навсегда исключили «замешательство» при воцарении преемников (если не считать ситуации междуцарствия 1825 г., порожденной как раз совершенным Александром отступлением от павловского закона, когда согласно Манифесту 1823 г, трон передавался младшему брату Николаю Павловичу, минуя Константина).
Павловский ритуал царствования был подчеркнуто театрализован и персонифицирован. Тут говорить о преемственности труднее. Однако у Николая I «рыцарственность» жеста и поступка — как государственного, так и личного — также подчеркнута. Подчеркнут и привычный для Павла аскетизм в быту, ставший фамильной гордостью Романовых.
В целом законодательство Павла I во многом предопределило магистральную линию эволюции российского самодержавия в XIX в., хотя и начертанную слишком поспешно. Эта линия заключалась в предельной бюрократизации государственного управления, вытеснении сословных привилегий чиновной иерархией, постепенном урегулировании «сверху» отношений крестьян и землевладельцев.
Разумеется, существует естественноисторический предел живучести павловских традиций. Но было бы опрометчиво считать, что этот предел наступил с «великими реформами», когда общество настойчиво вмешалось в процесс реформирования, отрицая тем самым культ сильной власти как единственно спасительной и деятельной. Правящая чиновная бюрократия с ее естественным навершием в виде всевластного «вождя» еще возродится в российской истории даже и в XX в.
