Император Павел Первый и Орден св. Иоанна Иерусалимского в России - [12]

М. Ю. Медведев Державный орден при Павле I и его преемниках. Проблема реформ и расколов

Яркие характеры героев прошлого всегда чреваты искушением для историка, провоцируя его то на беллетризацию, на игру образами, то на вынесение беспокойных персонажей за скобки — и тогда в поле зрения остаются холодные ряды событий, совершаемых не людьми, а «процессами» и «интересами». История как таковая остается посередине между личным образом и событийным планом. Вряд ли мне удастся полностью избежать обеих крайностей в своей работе, посвященной встрече двух выдающихся исторических персонажей — Его Императорского Величества блаженной памяти Государя Императора Павла I и Державного ордена святого Иоанна Иерусалимского[22]. Черная легенда об императоре Павле сегодня все чаще переводится в светлый негатив, оставаясь при этом лишь легендой. Ореолом патетики — то апологетической, то обличительной — в значительной мере скрыт и Державный орден. Мифологизация, которой изначально подвергались как жизнь императора, так и деяния госпитальеров, чрезвычайно сильна. Но, по счастью, она противоречива, и это заставляет нас снова и снова обсуждать гипотезы и искать доказательства.

Исследователи постоянно рассматривают Орден и русский период его развития как лежащие в разных исторических пространствах. Для русских авторов курьезным и «маскарадным» представляется Орден, а равно и пристрастие императора к нему. Карикатурный облик увиденного мельком иоаннитского сообщества по провинциальному наивно сопоставляется с «близким» и «понятным» образом России. То, что Орден в допавловский период имел строгую организацию и не был рыцарской вольницей, то, что установления Павла I делались не на пустом месте, — все это остается почти необсужденным в отечественной историографии.

Для западных авторов, напротив, курьезом оказывается русский контекст, в котором пришлось действовать Ордену. Они с готовностью допускают, что в далекой России, по ту сторону географических, политических, культурных, конфессиональных барьеров, Орден оказывался как бы вне своей традиции и открывался самым невероятным новациям. В оценке этих новаций специалисты расходятся, находя их то животворными для Ордена, то обманно — самообманными (в этих случаях обычно и идет в ход метафора маскарада), то основанными на дипломатических интригах. Перед нами — историографическая реинкарнация сказочного сюжета путешествия в преисподнюю со всем спектром традиционных развязок (персонаж, очнувшись, возвращается в мир и избавляется от чар; персонаж перерождается и возвращается другим; персонаж остается таким же, как прежде, но мир уже переменился, и т. д.).

В результате формируется иллюзорная картина исторических событий; конкретным исследованиям противостоят всевозможные политизированные обобщения — от «коварного Запада» до «коварной России». Этим взаимным непониманием объясняются и существование обширной русско-мальтийской мифологии, и та неподатливость исторического материала, с которой сталкиваются серьезные историки. Между тем действия и реформы Павла, а равно судьба российских приоратов после гибели Павла органично вписываются в орденскую историю, более того не могут быть адекватно оценены вне ее. И величие, и курьезность магистерства Павла I оказываются на поверку скорее мальтийскими, госпитальерскими, нежели русскими. Итак, рассмотрим это магистерство в контексте орденской истории, орденской самобытности.

Эпоха перемен и потрясений началась для Державного ордена задолго до контакта с Павлом I. Во второй половине XVIII века явственно проявился кризис Ордена, вызванный последствиями протестантизации Европы и местным эгоизмом национальных монархий. Орден должен был искать новые связи, точки опоры, новые нормы внутреннего и внешнего обустройства.

На протяжении всего XVIII века давление католических государей (королей Обеих Сицилий, Габсбургов и т. д.) на госпитальеров и на внеорденское население Мальты граничило с грубым вмешательством. Протестанты претендовали на свою долю в орденских традициях, и еще великий магистр Пинто де Фонсека установил нормы своеобразного сосуществования с такими рыцарями-схизматиками в Бранденбургском бальяже Ордена, даровав бальяжу в 1763–1764 годах признание в обмен на условное изъявление верности и при условии выплаты взносов в орденскую казну. Однако это «скандальное» признание имело условный, титулярный характер, и в организационном отношении протестантская ветвь осталась отделенной от Ордена. Более того, католический Бранденбургский великий приорат (уже не существовавший) продолжал формально числиться в составе Ордена, что исключало подлинную интеграцию протестантских структур в иоаннитское сообщество.

Французская революционная экспансия конца столетия, сама по себе разрушительная, явилась вместе с тем катализатором всех процессов, уже тяготивших Орден. Передел европейских границ в пору наполеоновских войн поставил Орден на грань гибели. Пик кризиса в конечном счете пришелся на начало XIX столетия, далее последовали долгие десятилетия стабилизации. В ряду этих событий «павловский» период выглядит вполне органично.