Император Николай II и заговор генералов - [131]
Бедный старик! Он не понимал, что Алексеев давно на стороне революции, что как раз его преданность Государю, как и Воейкова, и есть та причина, по которой они удаляются от Государя. Государя должны отныне окружать только соглядатаи нового режима, только «приявшие» революцию. 4-го же марта приехала в Могилев Вдовствующая Императрица Мария Федоровна, и Вел. кн. Александр Михайлович. Вел. князь пишет об этом времени. «По приезде в Могилев, поезд наш поставили на “императорском пути”… Через минуту к станции подъехал автомобиль Никки… Государь остался наедине с матерью в течение двух часов… Когда меня вызвали к ним (в деревянный барак на станции. – В. К.), Мария Федоровна сидела и плакала навзрыд, Он же неподвижно стоял, глядя себе под ноги, и, конечно, курил. Мы обнялись… Он показал мне пачку телеграмм, полученных от Главнокомандующих разными фронтами в ответ на Его запрос. За исключением ген. Гурко (его никто не запрашивал. – В. К.) все они, и между ними генералы Брусилов, Алексеев и Рузский, советовали Государю немедленно отречься от престола. Он никогда не был высокого мнения об этих военачальниках и оставил без внимания их предательство. Но вот в глубине пакета Он нашел еще одну телеграмму, с советом немедленно отречься, и она была подписана Великим князем Николаем Николаевичем.
“Даже он!” – сказал Никки и впервые Его голос дрогнул». Вел. князь продолжает свои записи. «Генерал Алексеев просит нас присягнуть Временному правительству. Он, по-видимому, в восторге: новые владыки, в воздаяние его заслуг пред революцией, обещают назначить его Верховным главнокомандующим… Мы стоим за генералом Алексеевым. Я не знаю, как чувствуют себя остальные, но лично я не могу понять, как можно давать клятву верности группе интриганов, которые только что изменили данной присяге». И дальше описывает прощание с Государем: «Мы встаем из-за стола. Он осыпает поцелуями лицо матери. (Он больше никогда Ее не увидит. – В. К.) Потом он поворачивается ко мне и мы обнимаемся… Члены Думы, прибывшие в Ставку, чтобы конвоировать Никки до Петрограда и в то же время шпионить за его приближенными, пожимают руку генералу Алексееву. Они дружелюбно раскланиваются. Я не сомневаюсь, что у них есть основания быть благодарными Алексееву» (Вел. кн. Александр Мих.).
О пребывании в Могилеве Государя и об его отъезде пишут многие. Я передам некоторые из них. «В храме стояла удивительная тишина… Все понимали, что в церковь прибыл последний раз Государь, еще два дня тому назад Самодержец величайшей Российской Империи и Верховный Главнокомандующий великой Русской армии, с Матерью Своей Императрицей, приехавшей проститься с Сыном, бывшим Русским Православным Царем. А на эктиниях поминали уже не Самодержавнейшего Великого Государя Нашего Императора Николая Александровича, а просто Государя Николая Александровича… Многие плакали. Генерал Алексеев, вообще очень религиозный и верующий человек, усердно молился и подолгу стоял на коленях. Я невольно смотрел на него и думал, как он в своей молитве объясняет свои поступки и действия по отношению к Государю, которому он не только присягал, но у которого он был ближайшим сотрудником и помощником в эту страшную войну за последние полтора года. Я не мог решить, о чем молится Алексеев» (Дубенский).
Дальше Дубенский вспоминал: «Как случилось, что Царь ушел и вся громадная Россия переходит во власть ничтожных людей, ничем себя не заявивших, кроме упорной, безумной интриги против Главы государства в разгар войны, когда чувствовался уже перелом в нашу сторону. И верилось мне в возможность таких речей, о которых шел слух среди лиц, стремившихся к перевороту: “Только теперь возможно свержение Царя, а потом, после победы над немцами о перевороте в России не придется думать и власть Государя надолго упрочится у нас”» (Дубенский).
Дубенский пишет дальше: «Приехали агитаторы, появились газеты, радостно сообщавшие о “бескровных днях” переворота, наконец ясный переход генерала Алексеева на сторону временного правительства, все это сделало то, что и войска Царской Ставки начали организовывать митинги и собрания… Утром стало известно, что на базаре соберутся войска Ставки и будет какой-то митинг… Генерал Цабель (командир Собственного Его Величества Железнодорожного полка. – В. К.) не знал, надо ли быть в погонах с вензелями Государя, или их надо снять, как этого хотел генерал Алексеев… Он стал снимать вензеля с пальто, но дело не ладилось и генерал обратился к стоявшему здесь же старому преображенцу, курьеру Михайлову:
“Михайлов, помоги мне, сними с погон вензеля”.
“Никак нет, не могу, увольте. Никогда это делать не согласен, не дай Бог и смотреть”, – и он потупившись отошел.
Генерал Цабель замолчал, нахмурился и стал сам ковырять что-то на погонах. Но совершенно неожиданно вышла на самом митинге. Оказалось все солдаты собственного Его Величества полка были в вензелях, кроме явившихся без вензелей командира полка генерала Цабеля и его адъютанта, поручика барона Нольде» (Дубенский).
Заражали русский народ сверху. Старались и социалисты, и Государственная Дума, а потом Совдеп и… господа офицеры («младо-турки», окружение Гучкова, а когда его вышибли, его преемника Керенского – Барановский, кн. Туманов, Якубович, Половцев, Энгельгардт и др.).
