Имидж старой девы - [90]

– Послушай, – спрашивает он с умоляющей интонацией, – что случилось? Что изменилось с вечера… в смысле, с ночи… в смысле, с тех пор, как мы расстались?

Я молчу и отвожу глаза. Сказать-то нечего. Разве только начать объяснять, что для меня значит Кирилл. Но тогда Бертран вправе будет спросить, почему этот неведомый Кирилл совершенно ничего не значил для меня ночью?

И это правда! Не значил! Когда я была с Бертраном, я не думала про Кирилла!

Это открытие заставляет меня споткнуться.

За разговором мы и не заметили, как спустились по рю де Марти и миновали Нотр-Дам де Лоретт. Париж кажется огромным только туристам. Когда привыкаешь к нему, понимаешь, что центр относительно невелик. Поэтому, как ни далеко находится Сакре-Кер от квартала Друо, расстояние между ними можно преодолеть за десять минут. Особенно если спускаешься с холма, а не поднимаешься. Подниматься крутовато, но мы с Бертраном шли вниз. И моя улица Шо-Ша оказалась уже совсем рядом. Она по-прежнему весьма живописно украшена клочьями газет, черными пакетами с бытовым мусором и заставлена зелеными контейнерами. Чокнутые мусорщики все еще бастуют!

– Ну и что ты скажешь Морису? – Бертран вдруг сердито дергает меня за руку. – А? Что скажешь? Откуда у тебя информация о Фюре и его компьютере? В окошко увидела? Но простым глазом ничего не разглядишь. Тебе придется признаться, что я был ночью у тебя в комнате. И то он вряд ли поверит, если я не соглашусь подтвердить твои слова относительно списка антикваров и коллекционеров. А твой бо фрэр – парень проницательный. Да и вообще – взрослый, все понимает. Он мигом поймет: я был не только в твоей комнате, но и в твоей постели. Хороша же ты будешь после этого в глазах его и твоей сестры! И если они бросят нам в лицо обвинения в распутстве, я не стану отрицать! Более того, я признаюсь. Расскажу все в подробностях!

Я столбенею на перекрестье улиц Прованс и Шо-Ша.

– Как – не станешь отрицать? Как – расскажешь в подробностях?!

– Ну хорошо, – делает откат Бертран. – Я не скажу ни слова и буду уверять, что занимался исключительно слежкой за Фюре. Но только при одном условии…

– При каком?!

Он заступает мне дорогу. Теперь мы смотрим в глаза друг другу. И я вижу, что он не шутит:

– Ты сейчас пойдешь со мной – ко мне. И пробудешь у меня самое малое час. Поняла?

Я не верю ушам:

– Ты меня что, шантажируешь?!

– Да, – с усмешкой отвечает Бертран. – Совершенно верно. Именно это я и делаю.

– Но это… это низко! Непорядочно!

– А с чего ты взяла, что я порядочный человек? – он холодно вскидывает брови. – Я – всего лишь частный детектив. А эта работа отнюдь не предполагает высоких моральных качеств. Более того, мы часто действуем в самом тесном контакте с криминэль – с преступниками. Ну и… сама понимаешь, я многого от них набрался. Поэтому – да! Я тебя шантажирую. И буду продолжать это делать! А ты, чтобы спасти свое доброе имя, будешь со мной спать. Поняла?

И его губы впиваются в мои, приоткрытые для того, чтобы дать вырваться из моей груди бушующему там негодованию.

Спустя два часа – два, два, а отнюдь не час! – мы снова выходим на улицу Шо-Ша. Через полквартала наш подъезд, мало ли кого из знакомых можно встретить, даже «прекрасный брат» иногда выходит прогуляться перед сном, – но мне море по колено. Бертран держит меня под руку, потому что я отчего-то слегка пошатываюсь. Странно – и ведь не пила ни капли, хотя Бертран предлагал мое любимое белое «Шатли». Однако полное впечатление, что я хватила немало шампанского, да не просто так, а в гремучей смеси с мартини бьянко. К тому же меня почему-то разбирает смех. А Бертрана это злит. Он то и дело встряхивает меня и ворчит:

– Ну что ты смеешься?! В тебе нет никакой романтики. И вообще ты – распутница, я сразу это понял!

Я хохочу…

Конечно, налицо явный сдвиг по фазе. Слово «распутница» в моем представлении применимо только к Арине. К Арине, а не Катерине! Однако сейчас оно мне безумно нравится. И я от полноты чувств вдруг начинаю распевать в стиле моего любимого «Бони М»:

– Ра-Ра-Распутин, Лавер ов зэ рашен квин!

И осекаюсь, заметив синий «Ситроен», стоящий под фонарем практически против нашего подъезда.

Мало ли синих «Ситроенов» на свете, особенно в Париже, где это как бы фирменный автомобиль (французы великие патриоты вообще, а своей автомобильной промышленности – в частности), но не из него ли несколько дней назад выбрался некий суслик, обернувшийся хорьком?..

Зачем он здесь? Неужели Фюре опять засел в своем кабинете, всматриваясь в окна дома напротив? Или… За тонированными стеклами «Ситроена» ничего не различить, но не может ли статься, что Фюре устроил засаду на сей раз в автомобиле? Он ждет нас с Бертраном. И мы, как зайчики, припрыгали прямо к нему. И сейчас…

Внезапно раздается рокот мотора.

Бертран с силой толкает меня вперед, так что я пролетаю несколько метров и впечатываюсь прямо в синюю решетку на двери своего подъезда. Звук мотора приближается, но моя рука уже нажимает привычный код, раздается мелодичный перезвон, я заскакиваю внутрь, Бертран за мной… А надобно сказать, что двери тут везде-кругом дрессированные. Они не захлопываются за вашей спиной, а закрываются сами – с флегматичностью, достойной того древнего римлянина, который первым изрек знаменитое festina lente, то есть торопись медленно. Пытаться ускорить этот процесс бессмысленно. Я могу только обернуться и в отчаянии уставиться на них. И тут я замечаю, что они и не думают закрываться…