Иметь королеву - [2]

— Иду! Подожди!

Лариса ворвалась, как обычно, ураганом. Заговорила с порога о том, что на улице грязно, что Мишка, сын, гаденыш, не ночевал дома, что Верке опять не повезло с хахалем. Она стаскивала сапоги, стрекотала возбужденно, и вдруг, словно только что увидев Владимира, замолчала и шепотом произнесла:

— Ой, а ведь ты совсем голый, — хотя он стоял, запахнувшись в халат, и с полотенцем на голове.

— Лариса, — предупреждающе сказал Владимир, — сначала разденься.

Она с недоумением посмотрела на сапог в руке, и на лице ее отразилось сожаление.

— Какой ты зануда все же. Никаких поэтически-сексуальных наклонностей. Ты даже не представляешь, как это пикантно — ты в халате, а я в сапоге и на полу в прихожей.

Владимир засмеялся и отошел подальше. Лариса явно перебирала, видно было, что это игра, но все же — черт знает, что придет в голову этой секси.

«Придется расстаться, — с сожалением думал он, заваривая чай так, как они любили, по-походному, прямо в бокалы. — Она замечательная, но — придется».

Два года назад он сидел в скверике недалеко от центра, около высотного дома. Сидел, смотрел на окна восьмого этажа и чувствовал себя прескверно. Там, за красными от заходящего солнца занавесками его жена, его Оленька, занималась любовью с бывшим одноклассником Равилем, и Владимир понимал, что не принесут ему облегчения ни скандал с блудницей-женой, ни возможность набить Равилю морду. Наверное, у многих так — жили почти двадцать лет, привыкли друг к другу, и о любви говорить вроде бы смешно, все закономерно — любовь — привычка, но почему же тогда режет от плеча к плечу через сердце косой линией боль? Нет, не трахаются там, наверху, эти двое, а взяв в руки клещи, тянут из него все, что было — нежность, привязанность, уважение. И от этого больно, потому что остается в душе одна пустота, в которой гуляет ледяной ветер.

Долго не мог он поверить своим подозрениям. Подруги Ольги временами намекали о чем-то таком, но он только посмеивался, полагая, что они пытаются перенести свои семейные проблемы на него, завидуют. А потом решил разом развеять сомнения — приобрел на радиорынке самодельный «жучок» и во время визита к «этим татарам», как фальшиво пренебрежительно говорила Ольга, положил черную коробочку за книги в шкаф. Передатчик работал из рук вон плохо, но суть разговоров, охов и вздохов жены и друга были ясны. «Какой он у тебя большой», «наклонись вперед, дорогая» и прочие глупости резвящихся любовников. Он послушал немного, обматерил весь мир и грохнул китайский приемник об асфальт. Закурил и, медленно выпуская колечками дым в темнеющее небо, стал раздумывать, что же ему предпринять: посмеяться, поплакаться или равнодушно сплюнуть. Выкурил сигарету, ничего не придумал и затянулся другой.

За спиной хрустнула ветка. Владимир обернулся и увидел женщину в светлом платье. Страдальчески скривив губы, она сняла с ноги туфлю с обломившимся каблуком-шпилькой и, исследовав поломку, спросила:

— У вас молотка не найдется?

— Нет, — сказал он, немного растерявшись.

— А «Ментоса»?

Владимир вконец запутался, стал вспоминать, что же это за зверь «Ментос». Что-то знакомое до тошноты.

Так и не дождавшись ответа, женщина села на скамью и со вздохом сказала:

— Свежее решение Ларисы Саготиной.

Потом оторвала каблук, топнув ногой, сломала второй и выдала:

— Тебя что, использовали?

Владимир думал недолго. Именно — использовали. Подтерлись.

— Видишь те окна, — сказал он, ткнув пальцем в дом. — Там моя жена трахается. Не со мной, естественно. Я бы даже озвучил, да вот приемник сломался.

— Бить будешь? — деловито осведомилась женщина.

— Нет. Разведусь.

— А сам-то ты девственник, что ли? Не изменял никогда?

— Мне не положено, — зло усмехнулся Владимир. — Неумеха, не добытчик, не деловой — да еще и гуляка! Перебор! Вот если бы я деньги мешками домой волок — тогда другое дело. Ну да ладно. Теперь — все. Пусть живет как хочет. А я уж как-нибудь один, со своими… комплексами.

— У вас, значит, любовь как в поговорке — ты целуешь, а она щеку подставляет.

— В общем, так.

— Теперь не переучишь.

— Наплевать, на мой век баб хватит.

Он говорил зло, отрывисто, нарочно грубо, стараясь обидеть эту прицепившуюся к нему особу.

— Баб хватит, — сказала Лариса, — пожевал и выплюнул. Женщину искать надо. Шерше ля фамм.

— Где? Может, подскажешь?

— Может, и подскажу.

Она села поудобнее, примостила ногу на ногу.

— Ты богатый? Хотя, стоп! Если бы у тебя водились деньги, то сейчас здесь сидел бы не ты, а мальчик с толстой шеей и маленькой головой. Ты бы потом выслушал запись, отдал распоряжение, ну и… Значит, баксов нэма. Тогда дамы высшего света и проститутки не для вас, сэр. И те, и другие любят денежки. Может, ты писатель? Актер, художник? Опять мимо? Ну что же, худосочные поклонницы богемной элиты — невелика потеря. Остаются врачи, учителя, воспитатели — трудовая интеллигенция. Обсудим?

Она посмотрела на Владимира, и он, не зная, то ли принять игру, то ли встать и уйти, пожал плечами.

— Обсудим.

— С врачами — боже упаси. Женщина, которая в порывах страсти, припадках нежности и проявлениях чувственности видит суть происходящих биологических процессов, конченная как любовница подсознательно. «Венозная кровь прилила — пещеристое тело заполнилось ею, увеличиваясь в объеме в полтора-два раза», — и это вместо того, чтобы просто и по-человечески сказать — встал. Учительницы, по моим наблюдениям и жизненному опыту, правильны до безумия. Пушкин, Гоголь, Муму — ах, ах! Ну, плюс-минус, конечно. Воспитательницы глупы и несамостоятельны, видят в каждом мужчине ребенка — это у них профессиональное, так что…