Именем закона - [47]

На допросе Толстых показал:

— Честно говорю, я так втянулся в грабежи и кражи, что не заметил, как кончилась война. В разгар боев в Берлине отсиживался в подвалах, где и познакомился сначала с двумя немцами, которые сказали, что они дезертировали из частей, а потом и с итальянцами, и с остальными. После войны для нас началась роскошная жизнь. Мы переоделись в русскую форму и на грабежи умудрялись даже приглашать понятыми немецких полицейских. Когда советские органы следствия напали на наш след, я решил бежать... Об этом я никому не говорил. И однажды ночью сбежал, уговорив к побегу двух участников банды. Утром нас задержал русский патруль. Когда привели на гауптвахту, мы увидели некоторых из нашей шайки. Я понял — шайка засыпалась. Боясь, что на допросах нас разоблачат, я подбил своих дружков бежать. Охраняли нас плохо, и на третью ночь мы все сбежали. Своих дружков я потерял при переходе демаркационной линии и больше не встречал их. В Аусбург я пришёл один.

В Аусбурге Толстых пробыл недолго, переехал в Ганновер, а оттуда через Гамбург вернулся в советскую зону. Несколько дней проживал в Шверине, а затем снова оказался в Берлине. О возвращении на Родину он уже больше не думал.

— Почему?

— Привык к вольной жизни...

В Берлине Толстых попытался разыскать кого-нибудь из старой шайки, но убедился, что она ликвидирована, и перешёл во французскую зону.

— Мне не понравилась обстановка в советской зоне... Немецкая полиция работала дружно с русской комендатурой, стало очень строго. Я попытался действовать в одиночку, но чуть не попался.

Во французской зоне, вооружившись двумя пистолетами, он вернулся к старой «профессии» — угону машин. Дважды ему это удалось, на третий раз его остановила немецкая полиция. Он не подчинился и попытался скрыться. Полиция начала преследование.

— Я их всех убрал... Потом меня окружили французские солдаты. Я сдался...

— Значит, вы совершили убийство?

— Я же стрелял в немцев...

— Стрелять в немцев надо было на войне.

...Французским военно-полевым судом Розенкранц-Толстых был приговорен к смертной казни.

— Я им так и не назвал свою фамилию... Мне не хотелось говорить им, кто я...

После суда Толстых бежал. Судя по материалам, присланным администрацией французской зоны оккупации, это был дерзкий побег.

В. С. Воинов рассказывал:

— После того как была установлена личность Толстых и раскрыты все его преступления, он повел себя откровенно, пытался шутить, называл себя партизаном: одиночкой. «Я бил немцев, — говорил он, — в их собственном доме». Я не могу забыть этого паренька... Экспансивный, немного артист, бесспорно неглупый, весьма сообразительный — какую бы он принес пользу людям, если бы его не исковеркала фашистская неволя.

Полиция французской зоны Берлина предприняла ряд настойчивых шагов, чтобы Толстых был передан им для приведения приговора в исполнение. Пришлось в это дело вмешаться коменданту Берлина, и после согласования в межсоюзной комендатуре Толстых судил советский военный трибунал. Трибунал, учитывая пережитое Толстых в неволе, то, что он фактически еще и не жил при Советской власти, его заверения искупить вину честным трудом, сохранил ему жизнь, приговорив к длительному тюремному заключению.

* * *

Обычно на работу я приходил намного раньше других работников аппарата прокуратуры. Мне нравилось, пока никого нет, заняться делами, обдумать, что предстоит сделать днем, в спокойной обстановке прочитать документы.

Секретарь прокуратуры старший лейтенант В. А. Сенник быстро приспособился к этой моей привычке и стал приходить еще раньше, правда не показываясь мне на глаза. Но когда мне что-нибудь требовалось, он был тут как тут.

В этот день я разбирал залежавшиеся бумаги, читал донесения, подписывал справки, заготавливал ответы на запросы. Из коридора донесся шум и топот. Я услышал голос В. А. Сенника:

— Я же вам сказал — приходите в девять.

— Но мы не можем, у нас срочное дело.

Я открыл дверь. В коридоре двое красноармейцев держали под дулами автоматов пожилого, облезлого, до крайности перепуганного немца.

Один из них доложил:

— Товарищ полковник, я узнал его...

— Кого?

— Германа, подлюгу Германа!

— Уберите автоматы и расскажите толком, что за Герман.

Красноармейцы втолкнули задержанного в кабинет. Я предложил задержанному сесть и спросил его:

— Понимаете по-русски? Ферштеен зи русиш?

Немец отрицательно покачал головой. Красноармеец, который стоял справа от задержанного, выругался:

— Врет, шкура, в лагере так чесал по-русски, что не всякий переводчик за ним успевал...

— В каком лагере?

— Большие Боры — это такое местечко. В нем летом сорок первого фашисты открыли лагерь для военнопленных. В сентябре туда пригнали человек шестьсот, в том числе и моего отца. Я носил ему передачу. Этот фриц был там вроде главного. Клянусь вам, вот этими глазами видел, как он лупил пленных... Моего батьку забили до смерти...

Я попросил Сенника вызвать переводчика и следователя.

Переводчик жил рядом с прокуратурой и прибыл сразу. Я начал допрос, не ожидая следователя.

Задержанный назвался Отто Грюном, безвыездно проживающим в городе Науэн, 1890 года рождения, никогда не служившим в армии.