Имена любви - [18]

«кормчий чьи кошки серы а бурки сивы…»

кормчий чьи кошки серы а бурки сивы

зодчий вселенной качеством жиже средней

голову выдал такой стенобитной силы

что прошибет любую кроме последней

кость черепная свербит очевидно скоро

ночь ниспадает когда эти бурки серы

так учредил зачинщик всего разговора

дискурса то есть в котором сегодня все мы

вот на безмозглый подвиг ползком до света

звезды в параше узники в храп по нарам

разве всерьез устоит последняя эта

если с разгона и брать боковым тараном

лоб голове наголо поднимая ставку

серую кошку с дороги сивую бурку

если в конце разбегусь по бетону всмятку

мне подниматься но до пизды демиургу

слаб капитан который не в дискурсе роты

сладко гордыне где напослед воспарила

заподлицо со следами соплей и рвоты

раз от последней мысли нет аспирина

«природа пригорода ночью…»

природа пригорода ночью

вся обморок и детский страх

сквозь дым и трескотню сорочью

является в последних снах

резвы условные младенцы

в лесах от клязьмы до невы

где нынче дачные владельцы

подчас фактически не мы

давно не в должности ребенка

влюблен однажды или пьян

все кажется что шел недолго

от прежних елей и полян

все под гору валун тантала

в тот ископаемый июнь

где пел гандлевский вполталанта

покуда весел был и юн

из городов где вдруг умолкли

проснуться или умереть

в ландшафт как левитан у волги

в лесу кондитерский медведь

когда в ольшанике увязли

в палатке дуло и текло

но за чертой советской власти

ей были путники никто

лишь помню что везде погода

на водку редкие рубли

огромный дождь в конце похода

как шумный обморок внутри

«пифагор приступает к перекличке учеников…»

пифагор приступает к перекличке учеников

молча пока за дверью жена перепутав время

зовет его допустим она зовет его гоша

но время оборудовано для других звуков

поэтому поперек портика безголосая струна

как гортань напряжена пока в просветах кровли

не покажутся звезды и жена пристыженно молкнет

учитель ввинчивается в гиперпространство

и они робко шеренгой следом

месяцами не вкушавшие мертвечины братьев

бессловесные снаружи они постепенно

затихают внутри и когда это случится

звучащее оттуда станет различимо

струна не торопится упираясь в небо

соскользнет в терцию и тогда удача

у бледной в желтом сложный диагноз

саркома капоши и тело непрозрачно звуку

вчера врачевали лирой коммунальным гимном

не возымело и к стопам сложена вся жалость

она не призвана в этом цикле обречена

а музыка резче давно мессиан или шенберг

ему душно в кротоне под прицелом поликрата

в переулках жители с их бобовой отрыжкой

и ничья жена полна бесполезной заботы

скоро дорога в фивы или в тир

эрмипп спохватится что научили евреи

другой не уверен в отце-финикийце

но когда кортеж у причала в незримом танце

ритуал не клеится все понимают правду

никому нечем умирать из чучела жизни

водопадом опилки а ты говоришь гоша

«помнишь людей суету голоса города…»

помнишь людей суету голоса города

в том-то и дело что не было их никогда

если фантазии дать разыграться лютей

в женщин поверить недолго и даже в детей

в птиц в поднебесье в саванне слонов и слоних

только вот не было не было не было их

вместо предметов наивная вера в слова

нет никогда не четыре нигде дважды два

так рассуждая о жизни на мнимой земле

можно забредить всерьез о добре или зле

тут бы воды с полведра и котомку камней

тьма постепенно всегда но сегодня темней

«погост на сумму человекомест…»

Ане Цветковой

погост на сумму человекомест

раскинется всей матрицей штампуя

в пейзаже мозга если кто не ест

вприкуску мыла тот не пьет шампуня

атласные расправив берега

скелет старается пусть некрасиво

отсюда ненависть невелика

но стольких от любви перекосило

зажгу свечу и наловчусь ходить

когда горит погода не преграда

сюда успел кому хотелось быть

а кто не стал того сюда не надо

в шарниры эти веточки воткну

глаза и члены в человечке голом

он весел и свеча горит во рту

сплетенья ног вздымая к альвеолам

мы инвалиды счастья иногда

невыносима подлинная милость

снег выпадет а небо не беда

и лучше жить пока не обвалилось

Рождественская ода

как нас мало в природе чем свет сосчитал и сбился

в большинстве своем кворум из мрамора или гипса

а какие остались что в бостоне что в москве

кто в приюте для странников духа кто с круга спился

собирайтесь с аэродромов по мере списка

вот проснешься и думаешь где вы сегодня все

состоимся и сверим что мы кому простили

на коре зарубки круги на древесном спиле

только день в году для кого эта ночь темна

а потом как в лувре друг другу в лицо полотна

потому что раз рождены то бесповоротно

нежные словно из звездной пыли тела

это хвойное небо под ним пастушки коровки

всех хвостатых и без бегом достаем из коробки

старичок с топориком ослик и вся семья

с колыбели как мы добыча клинка и приклада

как умел любил и не ведал что бог неправда

мы убили его и живем на земле всегда

даже веру в фантом за такую любовь заочно

мы прощаем ему то есть я совершенно точно

как обязан прощать а другие поди пойми

вот у люльки кружком в канители в крашеной стружке

человечки-венички плюшевые игрушки

да сияет сегодня всем звезда из фольги

в этом сонме зверей рождество твое христе боже

так понятно живым и с судьбой человека схоже

соберемся по списку когда истекает год

заливает время запруды свои и гати