Имена льда - [29]

Его и в настоящем-то больше всего занимало не Бог весть что. Ботинки. Вернее, один из них — правый. К концу дня он почему-то начал жать. Ничего удивительного, ботинки новые — от новой обуви только и жди неприятностей. Через сорок три минуты он останется в Центре совершенно один. Тогда он сможет просто снять башмаки и ходить по конторе в носках. Кстати, они целые? Не хотелось бы светить дыркой на пальце…

Что ж, в таком случае, ближайшие сорок три минуты он не будет делать ничего. Он имеет право, по крайней мере, поразмышлять о том, чего будет лишен в этот вечер. Для работы у него остается хоть целая ночь. Завтра отоспится. Может, это и к лучшему — полдня проспать с полным правом и чихать на все обычные ритуалы уик-энда. Полчаса назад он, как обычно по пятницам, позвонил жене и сказал, что задержится до ночи.

Она ответила, что не удивлена.

Интересно, она поверила, что он остался в Центре, а не пошел в «Синюю лошадь»?

Л. снова уставился в окно. Его мозг с колоссальной скоростью пережевывал короткие, словно случайно выхваченные камерой кадры, образы. Плиссированная юбочка Ю. Вспухшие от рыданий губы дочери — она снова поссорилась с мамой. Девочка излишне нервна — в тринадцать лет боится выстрела хлопушки. Зато совсем не боится огня. Особенно яркий кадр: позже, когда она уже не нервный подросток, и бетонную стену перед ней охватывает пламя — почему-то все происходит медленно, подобные минуты в человеческой памяти обычно растянуты до неприличия, — он успевает посмотреть ей в глаза, и не видит в них ни тени страха, одно только удивление.

Бесконечное, как космос, удивление…

Л. сморгнул. Что-то нарушило череду воспоминаний — отблеск зарева в черных глазах, в котором он сам сливается с охваченной пламенем стеной, был несвоевременным. Он мельком удивился тому, что память не сохранила ни единого звука — обычно он хорошо помнил звуки, голоса узнавались раньше, чем лица, а еще раньше — интонации. Что-то сбило его…

Л. осмотрелся и понял, что сработал таймер. Последние работники Центра — те, которые в связи с уик-эндом не успели сбежать с работы полчаса-час назад — галдящей гурьбой вываливаются в коридоры, штурмуют лифты и, наконец, высыпают на улицу. Нота моторов в общем городском гуле становится чуть слышнее. Он снова глянул в окно и поискал вывеску «Синей лошади». Через пятнадцать-двадцать минут он мог бы быть там. Ю. будет его ждать в течение сорока пяти минут. А потом закажет что-нибудь. За первой рюмкой она будет изучать посетителей. Вторую, скорее всего, разопьет уже в чьей-то компании. К полуночи она вызовет такси и уедет домой. Одна или с кем-нибудь.

Любой конторе для баланса коллектива нужен один простофиля. На котором коллеги оттачивают остроумие, а начальство удовлетворяет свою любовь к власти. Работа решительно ни при чем — не было ничего такого в работе Л., чего нельзя было сделать на следующей неделе, или в будущем году, или вообще никогда.

Л. прислушался к себе и отметил, что не испытывает раздражения. Он вообще ничего не чувствовал, кроме неудобства в правом ботинке. Память была безукоризненно чистой — она хранила факты, все, до единой мелочи. Он помнил каждую складку на юбочке Ю. И каждую морщинку у глаз жены. Он помнил странный узел на пижонских туфлях Великого Шефа. Неровный багряный бархат шторы в столовой.

Все помнил. Ничего не чувствовал. Только проклятый ботинок.

Л. со вздохом поднялся и направился к лестнице — надо спуститься на нижний уровень и разобраться, какого черта происходит с манипулятором.

Л. нарочито гремел по металлу ступенек. Он простофиля. Они все так думают — и хотят, чтобы он знал, что они так думают. Коллеги. Жена. Великий Шеф. Наверное, даже Ю. Он не управится с работой достаточно быстро. Его ждет начальственный нагоняй. Кроме того, придется вызывать такси — метро закроется в полночь. Никому до этого и дела нет! Глупо было высматривать свои окна в развеселом мигании — его дом находится черте где, за Рекой. Это очень, очень далеко от Центра. Это просто недостижимо далеко.

Ощущения в правом башмаке стали просто мучительными. Уволиться к черту, подумал он. И удивился этой мысли. Она была чужой и пришла извне. Он сам никогда и не подумал бы… Это как же — остаться без работы? В такое время найти другую будет весьма непросто. Безработица… Инфляция… Нет, невозможно. Что скажет жена?

Да то же, что и всегда. Что, в общем, не удивлена.

Спуск, наконец, закончился. Л. вызвал основной правый нижний манипулятор в ремзал и проверил места сочленения конструкций. Одна колодка совсем стерлась. Он заменил ее. Заодно почистил несколько суставов. Секунду подумал и сделал то же самое с левым ближайшим манипулятором. Потом он выглянул наружу и несколько минут придирчиво наблюдал за работой механизмов. Затем вернулся в нижний машинный зал и протестировал узлы управления.

Правый башмак по-прежнему мешал. Ощущения уже не были острыми — так, глухая тревога. Он на всякий случай еще раз протестировал узлы. Все работало, как часики.

Значит, шалили призраки. Л. не верил в них, хоть иногда ему приходилось с ними встречаться. Большинство призраков тоже в него не верили — это очень облегчало работу. Призраки мешали, но не сильно — Л. мог себе позволить не обращать на них внимания. Он даже думать не хотел, насколько усложнилась бы его работа, если бы он в них поверил. Призраки были плодом его воображения. Вернее, фантомом памяти местной цивилизации. Эта цивилизация обладала зачатками воображения — она произвела множество разнообразных форм потустороннего существования. Л. почувствовал непривычное сокращение мышц — которых у него на самом деле не было — и понял, что только что улыбнулся. Все, что осталось от этой цивилизации — ее призраки. И те ей больше не принадлежат.