Илья - [46]

Но сколь часто там, в родных мне просвещенных странах приходилось мне наблюдать, как ожесточается сердцем и предает душу Дьяволу человек, взявший в руки меч даже для защиты Божьего дела.

Те русские рыцари, с которыми свел меня мой тайный и священный путь, не ожесточены и не свирепы, несмотря на битвы, в которые этим летом они вступали неоднократно.

И одной из причин, которая этот удивительный факт объясняет, я считаю присутствие среди них Илии из Мурома.

В одной их предыдущих записей я удивлялся тому, зачем Господь вручил меч кроткому.

Теперь я, кажется, понимаю.

Среди рыцарей, проживающих постоянно или наезжающих на время в маленькую крепость, которую они построили посреди степи для предупреждения набегов, нет официального командира. Все рыцари равны, как равны были рыцари Круглого стола, что взяло себе в пример рыцарство во всех просвещенных странах. Формально старшим можно было бы посчитать Добрыню сына Никиты, который приходится родственником королю Владимиру. Он привозит в крепость королевские указы, и он председательствует на рыцарских советах, где обсуждается выполнение этих указов.

Но я вижу, что истинным вождем, королем этого маленького королевства является Илия из Мурома. Достаточно не только слова, но зачастую и взгляда его, чтобы прекратить распри, которые неизбежно возникают между людьми, подолгу живущими вместе. Сам Добрыня в советах ищет его мнения и не принимает решений, противоречащих ему. Хотя говорит Илия редко.

Рыцари, преследующие бегущего врага, опускают мечи, как только свой меч опустит Илия.

Он всегда прям и, несмотря на всю свою кротость, может быть очень резок, но даже самые резкие его речи всегда направлены ко благу того, кому он их говорит, или же к общему благу их рыцарского дела.

Признаюсь: нигде не встречал я вооруженных людей, более достойных звания рыцарей, чем эти схизиматики. Свет, источаемый Илией, ложится на них всех».

****

Осень на границе степи — время желтых трав и причудливых, как чьи-то хмурые мечтания, облаков. Осенью в степи одиноко.

Объезжавший границу Добрыня пожалел, что не взял кого-нибудь в компанию, поехал один. В своих силах он был уверен, уверен в своем Бурушке, но вид кругом вызывал в душе тоску и чувство какой-то детской сиротливости, покинутости, душевного озноба, нелепого и совсем непонятного.

Это было не дело, нужно было встряхнуться.

На влажном участке Добрыня приметил след недавно поехавшего всадника и устремился догонять.

Скоро всадник стал виден. Не степняк; судя по доспехам, свой, русский. Тем лучше: поговорим, познакомимся.

Всадник был невысокого роста, узкоплеч; но на коне держался хорошо, и оружие, чувствовалось, имел не для бахвальства. Лицо закрыто шеломом с кольчужной сеткой — как для боя. Добрыне показалось, что незнакомец опустил сетку, когда он, Добрыня, приблизился. Что ж: когда тебя догоняет незнакомец, предосторожность не лишняя.

— Кто ты, путник, и откуда? — спросил Добрыня первым на правах старшего и дозорного.

— А вот скрестим мечи — и узнаешь, кто я! — отвечал ему наглый мальчишеский голос.

Добрыня оторопел.

Судя по голосу и общему виду, герою было лет четырнадцать. Задираться на проезжей дороге в этом возрасте — самый надежный способ не дожить до пятнадцати. Добрыня выхватил меч и ахнул по кстати подвернувшемуся у дороги одинокому дереву, крепкому, как железо, у края степи выросшему, не из молодых. Ствол мгновение держался на тонком срезе, потом с шумом рухнул.

— Так кто ты, парень, и откуда? — спросил Добрыня с нажимом, добавив в голос строгих ноток.

— Скрестим мечи — узнаешь! — выкрикнул мальчишка, сорвавшись на совсем уже высокие ноты, но с прежней наглостью и задором.

Добрыня начинал злиться. Конечно, можно поиграть со щенком, но не когда этого так нагло требуют. Вот сейчас оставлю за наглость без левой кисти и уеду. Или скручу и в Дозор. Илье на посмотрение.

Сделал он другое. Остановил коня, слез и, не доставая оружия, подошел вплотную к коню парнишки.

— Я Добрыня Никитич из Дозора, — сказал он мягко, — мне спрашивать положено. Ты можешь меня сейчас убить, если ты враг.

Она откинула сетку. Стоя рядом, вплотную, он уже догадывался, что это именно «она», но все же был ошеломлен. Тонким смуглым лицом, карими глазами с длинными загнутыми ресницами, темным выгнутым луком ртом — всей этой неуместной под шлемом хрупкой женственностью.

— Я Настасья Микулишна, дочь Микулы Селяниновича.

И заметив удивленный взгляд, обращенный на ее нездешнее, ослепительно нездешнее лицо, застенчиво пояснила:

— Моя мать была ханаанка.

Он осторожно снял ее с коня. Теперь они стояли друг напротив друга. Она была маленькой, едва доставала ему до плеча, хрупкой и легкой.

— Я же мог тебя… поранить, — шепотом, с ужасом сказал Добрыня.

Ответом была дерзкая улыбка.

— Не так-то просто это было бы сделать, богатырь. Я же дочь Микулы, поляница.

Она отскочила, стремительно крутанулась на месте, становясь как будто больше и мощнее, выхватила меч — и пенек, оставшийся от срубленного Добрыней дерева, отлетел далеко в сторону.

— Ты хоть крещеная, поляница? А то как венчаться-то будем?

Второй вопрос девушка оставила без внимания, а на первый ответила очень серьезно: