Иллюзии - [24]

Трагедия свела вместе Стефани и Эдварда, погрузив их в мучительное молчание Стефани не могла говорить, так как эмоции, переполнявшие ее, стирали из памяти все слова, но и отличавшийся красноречием адвокат тоже не мог говорить, потому что, как и она, не мог выплеснуть свои эмоции и мучился из-за того, что теперь не мог сказать ни слова любви женщине, которую он безумно любил, и забыл эти слова, чтобы сейчас сказать их хотя бы дочери, которую он едва знал.

Врачи сделали все возможное, чтобы кости таза срослись. Они объяснили, что Джиллиан будет слегка прихрамывать и испытывать боль при больших нагрузках. Ее изуродованное лицо было спрятано под белой повязкой из бинтов, оставляя открытыми только испуганные зеленые глаза. Джиллиан была в сознании, когда переживала весь ужас случившейся трагедии, но с тех пор она не разговаривала ни с Эдвардом, ни с врачами и сестрами, ухаживающими за ней, ни со своей лучшей подругой.

Стефани отчаянно хотелось помочь подруге, которая так много помогала ей. Ей хотелось сказать Джиллиан, как сильно она ее любит и как сильно она тоскует по ее матери, которой подруга так щедро с ней поделилась. Эти мысли она посылала Джиллиан, как делала это всегда: выражением голубых глаз, которые были зеркалом ее души, но даже их кристально чистая глубина не могла вывести подругу из состояния упорного и мучительного молчания.

Поэтому Стефани мужественно попыталась выразить свои эмоции словами. Но она запиналась и заикалась и, не помогая Джиллиан, сама все глубже и глубже погружалась в темницу молчаливой тишины и позора. Она снова стала себя ненавидеть, ненавидеть гораздо сильнее, чем тогда, когда была маленькой девочкой. Она не помогала Джиллиан, а только с каждой запинкой в словах еще больше разрушала себя и, однако, изо дня в день сидела у постели своей отключенной от мира подруги. И, запинаясь, шептала ей слова любви.

В конце второй недели медицинская сестра сообщила Стефани, что через три дня Джиллиан отправят в больницу в Сан-Франциско. Там работала Клаудиа Грин, специалист в области пластической хирургии, которая помогала детям, пострадавшим в результате несчастных случаев.

Три дня… Конечно, она просидит у постели своей подруги еще три дня, превозмогая собственную боль и отвращение к самой себе.

Но Стефани больше не появилась, предав свою лучшую подругу, так как к ней возвратились все те страхи, которые она испытывала, будучи ребенком: она неполноценная, не заслуживает любви, дружбы и даже надежды.

К тому времени, когда Джиллиан вернулась в Лос-Анджелес, ее некрасивое и изуродованное лицо было заменено другим, утонченно красивым, таким же нежным, какой всегда была ее душа. У Джиллиан было новое лицо и новая мать. Клаудиа Грин, одаренный пластический хирург, не только блестяще исправила изуродованное лицо Джиллиан, но также спасла травмированные сердца отца и дочери.

Стефани не было в Лос-Анджелесе, когда Джиллиан вернулась. В это время она оканчивала школу в Швейцарии. Окончив школу в восемнадцать лет, она провела в ней следующий год в качестве дебютантки. К концу года состоялась ее помолвка с мужчиной на десять лет старше ее и такого же знатного происхождения, как и ее собственное. Она стала послушной игрушкой в руках своих родителей, которые всегда хотели видеть ее именно такой. Теперь они считали, что ее речь совершенна. Хорошо продуманные и безупречно правильные, не окрашенные никакими эмоциями слова слетали с ее губ с размеренной королевской неторопливостью. Конечно, сейчас родители любили ее, так как она уже не разочаровывала их и не смущала.

За месяц до свадьбы Стефани позволила себе вспомнить двух людей, которых по-настоящему любила и которые любили ее, хотя она этого не заслуживала, и которые с таким энтузиазмом заставляли ее воплотить в жизнь свою мечту стать актрисой, в то время как ее собственные родители относились к этой профессии с презрением.

Мередит и Джиллиан Монтгомери ушли из ее жизни, но воспоминания об их любви жили в ней всегда. Стефани написала два письма. Родителям, «любовь» которых к ней всегда была формальной, и мужчине, который даже не пытался получше ее узнать и ничего не хотел видеть, кроме совершенной красоты и безупречного тела, которым он сможет обладать, когда захочет. Стефани решила лично доставить письма своим родителям и жениху, но она знала, что ее эмоции опять приведут к заиканию, а ей не хотелось доставлять им удовольствие легко отказаться от нее, как только они снова обнаружат ее несовершенство, которое так их смущает.

Стефани написала и третье письмо — своей лучшей подруге, которой, заикаясь, шептала слова любви шесть лет назад. Это письмо было наполнено пожеланиями, чтобы жизнь Джиллиан всегда была полна любви и счастья. Но Стефани побоялась, что щедрая Джиллиан может простить ее непростительное предательство, несмотря на то что Стефани была ужасно одинока и очень скучала по своей подруге, она понимала, что не заслуживает прошения.

Избежав брака, который мог отравить ее существование, Стефани принялась воплощать в жизнь мечту, когда-то казавшуюся ей единственным способом выжить, единственной возможностью выразить эмоции, глубоко жившие в ее душе.