Илиада - [9]

Лишь Агамемнону было не по сердцу это решенье.

Нехорошо жреца он прогнал оскорбительным словом.

В гневе старец обратно пошел. Аполлон дальновержец

Принял молитву его, ибо очень он мил Аполлону.

Злая стрельба началась по ахейцам. Густыми толпами

Воины гибли. Повсюду носилися божий стрелы

С края на край по широкому стану. Тогда прорицатель,

Знающий точно глагол Стреловержца, его нам поведал.

Первым я подал совет преклонить к милосердию бога.

Злоба Атрида взяла. Немедленно с места поднявшись,

Стал мне словами грозить. И угрозы свои он исполнил!

В Хрису ахейцы везут быстроглазую девушку эту

В быстром своем корабле и дары посылают владыке.

В ставку ж мою приходили недавно послы от Атрида

И увели Брисеиду, мне данную общим решеньем.

Если только ты можешь, вступись за отважного сына!

К Зевсу пойди на Олимп, умоли его, если услугу

Сердцу его оказала ты в чем-либо словом иль делом.

Часто ребенком в чертогах отца приходилось мне слышать,

Как ты хвалилась, что только тобою одной из бессмертных

Зевс чернооблачный был охранен от беды и позора

В день, как его олимпийцы другие сковать собирались, —

Гера, с ней Посейдон и дева Паллада-Афина.

Ты же, богиня, пришла и от уз избавила Зевса,

Быстро призвав на Олимп многохолмный сторукого в помощь;

Имя ему Бриарей у богов, у людей же — Эгеон.

Силою страшной своею он даже отца превосходит.[6]

Возле Крониона сел он в сознании радостном силы,

Боги в ужас пришли и сковывать Зевса не стали.

Это напомни ему и моли, обнимая колени.

Не пожелает ли он подать свою помощь троянцам

И, избивая ахейцев, прогнать их до самого моря

И до судов, чтоб царя своего распознали ахейцы,

Чтобы узнал и широкодержавный Атрид Агамемнон,

Как погрешил он, ахейца храбрейшего так обесчестив!»

Слезы из глаз проливая, ему отвечала Фетида:

Горе мне, сын мой! Зачем для страданий тебя родила я?

Если бы ты пред судами, без слез, в безопасности полной

Мог оставаться! Недолог твой век, и конец его близок!

Нынче ты вместе и всех кратковечней, и всех злополучней.

Не на веселую долю, дитя, тебя родила я в чертогах!

На многоснежный Олимп я отправлюсь, метателю молний

Все расскажу, и, быть может, его убедить мне удастся.

Ты же теперь оставайся пока при судах быстроходных,

Гнев на ахейцев питай, и от битв удержись совершенно.

Зевс к Океану вчера к беспорочным на пир эфиопам

Отбыл, а следом все вместе другие бессмертные боги.

Но на двенадцатый день на Олимп он опять возвратится.

К меднопорожным палатам Кронида тогда я отправлюсь

И, до его прикоснувшись колен, умолить постараюсь».

Так сказав, отошла, Ахиллеса оставив на месте

С сердцем, исполненным гнева за женщину с поясом пышным,

Взятую силой и против желанья ее. Одиссей же

Хрисы достиг и святую с собою привез гекатомбу.

В гавань глубокую Хрисы войдя, спустили ахейцы

Вмиг паруса и, свернув их, в черный корабль уложили.

Мачту к гнезду притянули, поспешно спустив на канатах,

Сели за весла и к пристани судно свое подогнали.

Выбросив якорный камень, причальный канат укрепили,

Вышли на берег крутой, многошумным кипящий прибоем,

И гекатомбу с судна Дальновержцу свели Аполлону.

Вслед сошла и дочь жреца на берег родимый.

Деву тогда, к алтарю подведя, Одиссей многоумный

В руки отцу передал и такое сказал ему слово:

«Хрис! Повелитель мужей Агамемнон меня присылает

Дочь тебе возвратить и священную здесь гекатомбу

Фебу принесть за данайцев, чтоб милостив был к нам владыка,

В гневе великом наславший на нас многостонные беды».

Так он сказал и вручил Хрисеиду. И, радуясь, принял

Дочь дорогую отец. Между тем гекатомбную жертву

Быстро вокруг алтаря разместили ахейцы в порядке,

Руки умыли и зерна ячменные подняли кверху.

Жрец между ними с руками воздетыми громко молился:

«Слух преклони, сребролукий, о ты, что стоишь на защите

Хрисы и Киллы священной и мощно царишь в Тенедосе!

Ты на молитву мою благосклонно на-днях отозвался

И возвеличил меня, поразивши ахейцев бедою.

Так же и ныне молю: на мое отзовися желанье

И отврати от данайцев теперь же позорную гибель!»

Так говорил он, молясь. И его Дальновержец услышал.

Стали ахейцы молиться, осыпали зернами жертвы,

Шеи им подняли вверх, закололи и кожи содрали,

Вырезав бедра затем, обрезанным жиром в два слоя

Их обернули и мяса кусочки на них положили.

Сжег их старик на дровах, багряным вином окропляя.

Юноши, около стоя, в руках пятизубцы держали.

Бедра предавши огню и отведавши потрохов жертвы,

Прочее всё, на куски разделив, вертелами проткнули,

Сжарили их на огне осторожно и с вертелов сняли.

Кончив работу, они приступили к богатому пиру.

Все пировали, и не было в равном пиру обделенных.

После того, как питьем и едой утолили желанье,

Юноши, вливши в кратеры[7] напиток до самого верху,

Всем по кубкам разлили, свершив перед тем возлиянье.

Пеньем весь день ублажали ахейские юноши бога.

В честь Аполлона пэан прекрасный они распевали,

Славя его, Дальновержца. И он веселился, внимая.

После того же, как солнце зашло и сумрак спустился,

Спать улеглися ахейцы вблизи корабельных причалов.

Но лишь взошла розоперстая, рано рожденная Эос,

В путь они двинулись снова к пространному стану ахейцев.

Ветер попутный ахейцам послал Аполлон Дальновержец.

Белые вверх паруса они подняли, мачту поставив,