Илиада - [10]

Парус срединный надулся от ветра, и ярко вскипели

Воды пурпурного моря под носом идущего судна;

Быстро бежало оно, свой путь по волнам совершая.

После того, как достигли пространного стана ахейцев,

Черное судно они далеко оттащили на сушу

И над песком на высоких подпорках его укрепили.[8]

Сами же все разошлись по своим кораблям и по стану.

Он же враждою кипел, при судах оставаяся быстрых, —

Богорожденный Пелид, герой Ахиллес быстроногий;

Не посещал он собраний, мужей покрывающих славой,

И не участвовал в грозных сраженьях. Терзаяся сердцем,

Праздно сидел, но томился по воинским кликам и битвам.

Срок между тем миновал, и с зарею двенадцатой снова

Вечно живущие боги к себе на Олимп возвратились

Вместе все; во главе их Кронид. Не забыла наказов

Сына Фетида. Поднявшись из волн многошумного моря,

С ранним туманом взошла на Олимп и великое небо.

Там Громовержца сидящим нашла одиноко, без прочих,

На высочайшей вершине горы многоглавой Олимпа.

Села пред Зевсом владыкой, колени его охватила

Левой рукой, а правой его подбородка коснулась

И начала говорить, умоляя Крониона-Зевса:

«Зевс, наш отец! Если в прошлом когда оказала услугу

Я тебе словом иль делом, исполни мое мне желанье:

Сына почти моего, — кратковечнее всех остальных он.

Ныне обидел его повелитель мужей Агамемнон:

Отнял награду и сам, отобравши, добычей владеет.

Так отомсти же за сына, премудрый Зевес олимпийский!

Войску троянцев даруй одоленье, покуда ахейцы

Сына почтить не придут и почета ему не умножат».

Так говорила. И ей ничего не ответил Кронион.

Долго сидел он безмолвно. Фетида же, как охватила,

Так и держала колени его и взмолилася снова:

«Дай непреложный обет, головою кивни в подтвержденье

Иль откажи; ты ведь страха не знаешь; скажи, чтобы ясно

Я увидала, как мало мне чести меж всеми богами».

Ей с большим раздраженьем сказал облаков собиратель:

«Дело плохое! Меня принуждаешь ты ссору затеять

С Герою. Станет она раздражать меня бранною речью.

Вечно она средь богов уж и так на меня нападает

И говорит, что в боях помогать я стараюсь троянцам.

Но удалися теперь, чтоб тебя не заметила Гера.

Сам ко всему приложу я заботу, пока не исполню.

Вот, головой я кивну, чтоб была ты уверена твердо.

Это — крепчайший залог меж богов нерушимости слова,

Данного мной: невозвратно то слово, вовек непреложно

И не свершиться не может, когда головою кивну я».

Молвил Кронион и иссиня-черными двинул бровями;

Волны нетленных волос с головы Громовержца бессмертной

На плечи пали его. И Олимп всколебался великий.

Так порешив, они оба друг с другом расстались. Фетида

Ринулась в бездну морскую с блестящих вершин олимпийских,

Зевс же направился в дом свой. Все боги немедля с седалищ

Встали навстречу отцу; не посмел ни один из бессмертных

Сидя входящего встретить, но на ноги все поднялися.

Там он в кресло уселся свое. Белорукая Гера

Все поняла, увидавши, как он совещался о чем-то

С дочерью старца морского, серебряноногой Фетидой.

Тотчас с язвительной речью она обратилася к Зевсу:

«Кто там опять из богов совещался с тобою, коварный?

Очень ты любишь один, избегая общенья со мною,

Тайно решенья свои принимать. Никогда не посмел ты

Прямо, от сердца, хоть слово сказать мне о том, что задумал».

Гере на это ответил отец и бессмертных и смертных:

«Гера! Решенья мои не всегда ты надейся услышать.

Тяжки, поверь мне, они тебе будут, хоть ты и жена мне.

То, что услышать возможно, никто никогда не узнает

Раньше тебя — ни из вечных богов, ни из смертнорожденных.

Те же решенья, что я без богов пожелаю обдумать,

Не добивайся разведать и ты, и расспросов не делай».

После того отвечала ему волоокая Гера:

«Что за слова, жесточайший Кронид, ты ко мне обращаешь?

Разве тебе я расспросами так уж когда докучаю?

Можешь себе преспокойно решать, что только захочешь.

Нынче ж я страшно боюсь, что окажешься ты проведенным

Дочерью старца морского, серебряноногой Фетидой.

Утром сидела с тобою она, обнимала колени;

Ей ты, наверно, кивком подтвердил, что почтишь Ахиллеса,

И обещался немало мужей погубить пред судами».

Гере на это ответил Зевес, собирающий тучи:

«Гера, дивлюсь я тебе! Все заметишь ты, все ты узнаешь!

Этим, однако, достичь ничего ты не сможешь, а только

Больше меня оттолкнешь. И хуже придется тебе же.

Если я так поступаю, то, значит, мне это угодно!

Лучше сиди и молчи, и тому, что скажу, повинуйся.

Все божества, сколько есть на Олимпе, тебе не помогут,

Если я, встав, наложу на тебя необорные руки».

Молвил. И страх овладел волоокой владычицей Герой.

Молча сидела она, смирив свое милое сердце.

В негодованьи молчали другие небесные боги.

Славный же мастер Гефест с такой обратился к ним речью.

Мать успокоить хотелось ему, белорукую Геру:

«Горестны будут такие дела и совсем нетерпимы,

Если вы оба начнете вражду меж собой из-за смертных,

Шумную ссору подняв пред богами! Какая же будет

Радость от светлого пира, когда торжествует худое!

Мать, я тебя убеждаю, хоть ты и сама понимаешь, —

Сделай приятное Зевсу родителю, чтобы опять он

Не раздражился и нам не смутил бы прекрасного пира.

Стоит ему захотеть, — и мгновенно Кронид молневержец

Выбьет всех из седалищ: намного ведь нас он сильнее.

Мягкими, мать, постарайся его успокоить словами.