Иисус и иудаизм - [22]
Но Иисус отождествляет себя с делом Бога в такой степени, что умирает за истину своих притч (р. 28 f.).
Мы видим здесь то же отсутствие интереса к историческому объяснению, которое часто отличает дискуссии о смерти Иисуса. Он умер, если говорить в двух словах, за Евангелие. Но как это случилось? Кто были те евреи, которые возражали против предложения милости грешникам? Где есть хоть какое-то указание на то, что притчи были восприняты как богохульство? Какие евреи отрицали отцовство и милосердие Бога и придерживались суеверных верований о его гневе? Где свидетельства о наличии связи между выраженным в притчах учением Иисуса, обвинением в богохульстве и распятием? Вызывает изумление фраза «те, кто пригвоздили его к кресту, обнаружив богохульство в его притчах»: неужели римляне были так оскорблены «богохульством» предложения милости грешникам? Налицо очевидное отсутствие контакта с исторической реальностью.
Существуют, конечно, невысказанные мнения о связи событий, которые, если их явно сформулировать, показывают, что позиция Швайцера, хотя исторически сомнительна, но логически последовательна. Линию аргументации можно было бы представить примерно так. В своих притчах Иисус объявил о прощении грешников. Так как прощение — прерогатива Бога, он хотел сказать (и был так понят), что ставит себя на место Бога. В этом состоит богохульство. Еврейский суд — это суд по обвинению в богохульстве. Римский суд фактически поддержал наущение еврейских лидеров, так что Иисус был de facto, если не de jure, казнен за богохульство. Таким образом, намерения Иисуса, его учение и его смерть связаны между собой. Для контраста можно напомнить разделяемую многими учеными точку зрения Буссета, что противостояние, приведшее к смерти Иисуса, не обязательно было связано с противостоянием иудаизму, которое отразилось в его учении.
Тенденция, насколько она к этому моменту просматривается, такова: увеличивается готовность видеть в Иисусе человека, сознательно противопоставляющего себя закону и другим главным моментам иудаизма. Относительно объяснений, почему он так делал, консенсуса не наблюдается. Все согласны, что он делал это ради исполнения воли Бога, но нет согласия по вопросу о том, было ли в его мыслях что-либо кроме простого утверждения, что в конкретных случаях он мог понять, что воля Бога требует прямого неповиновения закону. В работах, которые мы рассмотрим ниже, больше подчеркивается позитивная цель в смысле плана или программы, стоящей за противостоянием Иисуса частностям закона.
Начнем с краткого рассмотрения этого вопроса в книге Mayла «The Birth of the New Testament» 45. Прокомментировав присущий христианству инстинкт утверждать преемственность с Израилем, он указывает, что возникало также осознание различия и новизны. Он продолжает:
Там не было желания (разве что в мышлении радикального типа — возможно, у мученика Стефана) отделиться или основать новую религию. Но характер христианского опыта и центр тяжести христианского учения были настолько отличны, что рано или поздно это должно было быть осознано. И семена этого революционного установления различий были посеяны Иисусом, даже если в его учении это явно не формулировалось. Его миссия была отмечена отношением к тем религиозным авторитетам, с которыми он пришел в столкновение, и проявлением его личного авторитета, который был для них полностью неприемлемым. Они, очевидно, искали авторитет в традиции или в письменных документах, а не в личной встрече, диалоге между живым Богом и человеком... Словом, те, с кем сталкивался Иисус, были людьми «авторитарными», не «профетическими». Сам же Иисус, по контрасту с ними, ощущал свою преемственность — в той степени, в которой он вообще смотрел в прошлое и не был всецело впередсмотрящим, новым и непохожим — не с авторитарной религией книжников постпророческого периода, но с могучими пророками Израиля... Все это только еще один способ сказать, что миссия Иисуса указывала на новый завет, как он описан в Иер. 31, — отношение между Богом и человеком, основанное не на формальных утверждениях, а на личном повиновении... И еще один способ выразить это — сказать, что сформированное Иисусом и окружавшее его сообщество было сообществом нового века: это был действительно Израиль, но Израиль последних дней; и, сохраняя свою верность Иисусу, двенадцать и другие вместе с ними составляли в этом смысле новое сообщество (р. 52—54).
В продолжение этого Маул отмечает, что термин «новый Израиль» так и не возник. Тем не менее «Израиль Божий, истинный Израиль столь радикально отличался от того, что считалось Израилем в тогдашнем мире, что у слова “новый” есть несомненный смысл» (р. 54).
В одном и только в одном отношении позиция Маула отчасти напоминает позицию Буссета. Маул видит Иисуса непохожим на его современников: он или новый, или возвращается к Ветхому Завету. Важно, однако, введение понятия «новый Израиль». Маул видит у Иисуса намерение создать сообщество, которое, все еще называясь Израилем, основано не на принятии завета Моисея. Прежние авторы утверждали, что Иисус противостоял закону по некоторым частным вопросам и поэтому отвергал его в принципе. Маул идет намного дальше. В действительности отвержение закона, по мнению Маула, было скорее целью Иисуса.
Монография посвящена истории высших учебных заведений Русской Православной Церкви – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской духовных академий – в один из важных и сложных периодов их развития, во второй половине XIX в. В работе исследованы организационное устройство духовных академий, их отношения с высшей и епархиальной церковной властью; состав, положение и деятельность профессорско-преподавательских и студенческих корпораций; основные направления деятельности духовных академий. Особое внимание уделено анализу учебной и научной деятельности академий, проблем, возникающих в этой деятельности, и попыток их решения.
Предлагаемое издание посвящено богатой и драматичной истории Православных Церквей Юго-Востока Европы в годы Второй мировой войны. Этот период стал не только очень важным, но и наименее исследованным в истории, когда с одной стороны возникали новые неканоничные Православные Церкви (Хорватская, Венгерская), а с другой – некоторые традиционные (Сербская, Элладская) подвергались жестоким преследованиям. При этом ряд Поместных Церквей оказывали не только духовное, но и политическое влияние, существенным образом воздействуя на ситуацию в своих странах (Болгария, Греция и др.)
Книга известного церковного историка Михаила Витальевича Шкаровского посвящена истории Константино польской Православной Церкви в XX веке, главным образом в 1910-е — 1950-е гг. Эти годы стали не только очень важным, но и наименее исследованным периодом в истории Вселенского Патриархата, когда, с одной стороны, само его существование оказалось под угрозой, а с другой — он начал распространять свою юрисдикцию на разные страны, где проживала православная диаспора, порой вступая в острые конфликты с другими Поместными Православными Церквами.
В монографии кандидата богословия священника Владислава Сергеевича Малышева рассматривается церковно-общественная публицистика, касающаяся состояния духовного сословия в период «Великих реформ». В монографии представлены высказывавшиеся в то время различные мнения по ряду важных для духовенства вопросов: быт и нравственность приходского духовенства, состояние монастырей и монашества, начальное и среднее духовное образование, а также проведен анализ церковно-публицистической полемики как исторического источника.
Если вы налаживаете деловые и культурные связи со странами Востока, вам не обойтись без знания истоков культуры мусульман, их ценностных ориентиров, менталитета и правил поведения в самых разных ситуациях. Об этом и многом другом, основываясь на многолетнем дипломатическом опыте, в своей книге вам расскажет Чрезвычайный и Полномочный Посланник, почетный работник Министерства иностранных дел РФ, кандидат исторических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России Евгений Максимович Богучарский.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.