Их было трое - [73]

«Июль 1942 г. Дон. Переправа № 6. Пушка и дети…»

Глубокий рейд

17 марта 1944 года командующий фронтом Р. Я. Малиновский и член Военного Совета фронта Н. С. Хрущев доложили в Ставку об окружении и разгроме 6-й немецко-фашистской армии на территории Николаевской области.

Главное поражение нанесено противнику 13—16 марта, когда командование 6-й армии в связи с выходом гвардейской группы генерал-лейтенанта И. А. Плиева на немецкие тылы потеряло всякое управление войсками.

Стремительные действия 1-й гвардейской конно-механизированной группы сыграли решающую роль в этой огромной по своим масштабам и результатам операций в Великой Отечественной войне.

1. Послание старых казаков

4 марта, накануне прорыва вражеской обороны на реке Ингулец и последующего выхода гвардейцев на Южный Буг, парторг сабельного эскадрона лейтенант Александр Браев получил письмо из станицы Терской Моздокского района. Браев решил показать письмо начальнику политотдела полковнику Кошелеву, который находился в соседнем эскадроне.

— Интересное дело! — сказал полковник. — Пойдем-ка, лейтенант, к Плиеву.

Исса Александрович сидел в своей просторной светлой палатке, чертил на карте то красным, то синим карандашом и, казалось, не заметил вошедших. Он как будто разговаривал с кем-то про себя, то пожимал плечами, то скупо улыбался и звонко стучал карандашом по ручке перочинного ножа, лежавшего на карте.

— Ну и как твоя язва желудка? — спросил он вдруг Кошелева.

— Она у меня перед боем затягивается, а после боя открывается, — смеясь, ответил полковник.

— Умная язва…

— Вот письмо из Осетии, Исса Александрович…

— Письмо? На берегу Южного Буга почитаем. Некогда сейчас… — И снова карандашик поехал куда-то за синюю зубчатую линию — оборону врага.

— Старики пишут.

— Старики? Ну, давай тогда, читай побыстрей. — Генерал взглянул на часы.

— Лейтенант прочтет, ему адресовано.

Чеканя слова, Александр Браев быстро читал, как боевое донесение или рапорт.

Командующий задумчиво слушал.

Когда Александр закончил и отшагнул в сторону, звякнув шпорами, Кошелев сказал:

— Думаем зачитать его в дивизиях, на собраниях казаков.

— Доброе дело, — заметил Плиев. — Только все, что там про меня написано, вычеркнуть.

— Но это же документ, — возразил полковник.

— Тем более. Никому не нужны похвалы.

— Хорошо, фамилию вычеркнем.

— Вот-вот. И не опоздай на совещание. Посоветуемся насчет текста шифровки Малиновскому и Хрущеву.

Кошелев и Браев направились к выходу.

— Значит, говоришь, затянулась язва? — спросил напоследок генерал.

— Да. Почуяла каналья бой…

Выйдя из палатки, Браев наткнулся на адъютанта командующего, капитана Воронова.

— Как ты сюда попал? — испуганно спросил Воронов.

— Письмо из Осетии…

— Тогда другое дело. Он даже меня не пускает сейчас…

— И правильно делает, — рассмеялся Браев, — потому что у тебя в кармане письмо от тещи, а у меня — от старейших казаков. Понял?

— Понял. Держи на отвал.

— Есть, держать «на отвал»!

Заимствовали эту фразу они у Закира Казиева. Присутствие полковника не смущало офицеров. Казачьи разговоры всегда были окрашены юмором. Однако простота отношений не мешала суровой воинской дисциплине.

Скользя сапогами по размокшей земле, Кошелев и Браев шагали к Кривой балке, где размещались эскадроны гвардейцев. Шел дождь со снегом.

— В этакую пору лучше всего носить шпоры в кармане, — заметил язвительно Кошелев.

— Виноват. Сниму, почищу.

— Письмо читай сам, Браев. Во всех эскадронах. Скажешь: приказ начальника политотдела.

— Слушаюсь, товарищ гвардии полковник.

…К вечеру письмо облетело все полки 10-й казачьей дивизии, расположенной рядом со штабом корпуса и командованием Группы. Под конец Браев читал почти наизусть, все так же отрывисто, по-военному.

В большой выцветшей от дождей палатке мерцала «катюша» — огромная свеча из стреляной гильзы зенитки. Казаки сидели на корточках, курили «в рукав», слушали.

«Мы решили дать вам несколько отеческих советов, — писали старики. — Нам пришлось на своем веку не раз грудью стоять за матушку-Россию. Старшие из нас бывали и в Турецких войнах, и на Западе, и на сопках Маньчжурии. Те, что помоложе, служили в Красной бригаде Ивана Кочубея, в Первой конной армии, и, следовательно, били врагов трудового народа, не щадили живота своего за Советскую власть.

Высоко вознеслась слава русского казака! А вы должны беречь ее и приумножать. На то вас и призвала Родина под свои святые знамена.

Эх, кабы знали вы, как мы возрадовались, когда до нас дошла весть о рождении в огне войны гвардейских казачьих корпусов! Савелий Мартынович пил четыре дня! Мы ему говорили, что хватит тебе, старый пес, заливать глаза до свету. А он ответствовал: я пью за здоровье молодого племени казаков, и не смейте мне перечить, а то, говорит, зараз капустной сечкой порубаю всех…

Едва его утихомирили. Но с него взятки гладки: восемьдесят три года.

А молодому казаку пить не положено. Светлая голова доле на плечах продержится. Бывали у нас прежде такие личности: дорвутся до вина, а потом богу душу отдают раньше сроку-времени, потому что теряют рассудок и военную сметку — море им по колено. Негоже быть таким! Это уже не казак, а тряпка, которой мыли старую винную бочку…»