Их было трое - [22]
Таким же магом мечтал стать со временем мистер Стрэнкл. Ради этого, как полагал он, стоило поехать не только в Россию, но и к черту на кулички. Билл верил в свою звезду, и ничто не страшило его.
Стрэнкл не терял времени понапрасну. Накануне отъезда из Тегерана он решил нанести визит по адресу, полученному в Константинополе. Фамилия, указанная в адресе, кажется совпадала с названием башни, которую необходимо было разыскать в горах Кавказа. Об адресе ничего не знает старый хрыч Уэйн, пусть удивляется потом, как быстро и чертовски умело действует Билл Стрэнкл. Пусть столичные шефы поставят имя Билла рядом с именем восходящей звезды — полковника Лоуренса!
Стрэнкл шагал по закоулкам Старого города. Около приземистого каменного здания шашлычной остановился, прочитал странную вывеску: «Невидимая нить».
— Чертовщина! — пожал плечами Стрэнкл. Но священный стих, должно быть, из корана, написанный на стене древней арабской вязью, пояснял смысл: «Ешь дотоле, пока перестанешь черную нить отличать от красной».
— Кажется, здесь, — буркнул Стрэнкл и спустился по старым каменным ступенькам вниз.
— Милости просим, — с поклоном встретил его хозяин-грузин. Говорил он по-русски, очевидно, приняв вошедшего за русского белоэмигранта. Несмотря на жару, хозяин был в высокой смушковой папахе.
— Здравствуйте, — ответил Билл тоже по-русски. — Могу ли я видеть сотника Кубатаева?
— Как прикажешь доложить, ваш высокоблагородие?
— Так и доложи: «Спрашивает их высокоблагородие».
— Один секунд. — Хозяин скрылся за большим выцветшим ковром, висевшим на стене около буфета.
Стрэнкл осмотрелся. Только в дальнем углу сидел пожилой угрюмый господин, видимо, русский эмигрант, и пил польскую старку.
— Прошу, ваше высокоблагородие, по коридору прямо, последний кабинэт. Сотник ждет вас.
Открыв дверь «кабинета», Стрэнкл почувствовал приторный до тошноты запах анаши. На широкой оттоманке полулежал бледный человек в серой черкеске без погон. Рука его пряталась под ковровой подушкой. «Револьвер», — отметил про себя Стрэнкл.
— Если не ошибаюсь, сотник Кубатаев?
— Кубатиев, — уточнил человек в черкеске. — Чем могу служить? С кем имею честь?..
— Вам письмо из Константинополя, — подавая, сказал Стрэнкл.
Кубатиев нервно распечатал маленький синий конверт, впился темными, болезненно-влажными глазами в строки письма.
— От Бибо? Любопытно… Виноват, прошу садиться.
Прочтя письмо, растерянно посмотрел на гостя.
— Бибо пишет о каком-то вознаграждении. Ничего не понимаю…
— Прежде всего, господин Кубатиев, прошу вас набросать схему местонахождения вашей родовой башни в западной Осетии, где-то рядом с домом лесника…
— Любопытно, для чего же это?..
— Гм… Там водится индийский корень «тха» для лечения астмы. Я собираю полезные травы, еду на вашу родину с миссией Красного Креста. Корень не имеет цены…
Кубатиев поморщился, достал из висевшего на ковре планшета лист бумаги, трясущейся рукой начал чертить какую-то схему.
— Обозначьте север, укажите названия гор, рек, а расстояния — количеством верст.
— Знаю…
Стрэнкл закурил сигару.
— Не знаете ли вы, господин сотник, лесника, живущего в этом домике?
Кубатиев изменился в лице, словно вспомнив что-то очень важное, но сказал бесстрастно:
— Лесник, кажется, умер. Там обитает его дочь, одноглазая лекарка…
— Вы не знакомы с ней?
— Что вы? Как вас, позвольте?
— Стэнли Грей.
— Мистер Грей, разве может офицер его величества общаться с нищенкой? И вообще, должен вам сказать…
— Слушаю вас.
— Будете на моей родине, прошу ни слова не говорить обо мне. На днях я уезжаю в Константинополь, затем в Крым, в армию, возрожденную гением железного барона. Быть может, мы встретимся с вами, мистер Грей, при более счастливых обстоятельствах. Не будем подводить друг друга…
Несколько фамильярный тон последней фразы покоробил мистера Стрэнкла, но он ответил мягко.
— Слово джентльмена: я никогда не встречался в Тегеране с сотником Кубатиевым. Вот ваши деньги, — гость положил на стол небольшой кожаный мешочек. — В золотой турецкой валюте.
Сотник резким движением отодвинул деньги. Достал из стола вдвое больший сафьяновый мешочек, вышитый бисером.
— Прошу вас, мистер Грей… Век буду благодарен… Не сможете ли вы доставить деньги моему двоюродному брату Саладдину Кубатиеву в селение Фидар? Запишите, пожалуйста, адрес. Впрочем, его каждый там знает. Если Саладдина не пустили в расход большевики…
— Считаю долгом цивилизованного человека… — перебил Стрэнкл.
— …Передайте: «Деньги на воспитание мальчика Знаура». Мальчик как приемный сын живет у Саладдина. Он… мой родственник. Сейчас ему четырнадцатый год.
— Позвольте, — возразил Стрэнкл. — А если вашего брата нет в живых, где же я найду мальчика? В ауле, надо полагать, есть мальчики с таким именем.
— Он носит нашу фамилию. Если Саладдин в тюрьме или на том свете, то Знаура Кубатиева можно разыскать через одноглазую дочь лесника. Дело в том, что она покровительствует сиротам и незаконнорожденным. Несчастный кавдасард…
— Что значит — «кавдасард»? — полюбопытствовал Стрэнкл.
— Так, к слову, не обращайте внимания, — уклончиво ответил Кубатиев. — Скажите просто: «От Сафара». Если спросят, где я, ответьте, что вернется с победой в Осетию, а пока, мол, ничего неизвестно.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Встречи с произведениями подлинного искусства никогда не бывают скоропроходящими: все, что написано настоящим художником, приковывает наше воображение, мы удивляемся широте познаний писателя, глубине его понимания жизни.П. И. Мельников-Печерский принадлежит к числу таких писателей. В главных его произведениях господствует своеобразный тон простодушной непосредственности, заставляющий читателя самого догадываться о том, что же он хотел сказать, заставляющий думать и переживать.Мельников П. И. (Андрей Печерский)Полное собранiе сочинений.
Михаил Александрович Бакунин — одна из самых сложных и противоречивых фигур русского и европейского революционного движения…В книге представлены иллюстрации.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.