Их было трое - [19]
— Ах, да, — растерянно проговорила Ольга. — Вы, кажется, не знакомы…
— Мы давно знакомы. Простите, Ольга Владимировна, я должен идти…
Коста повернулся и направился к двери.
Вслед ему еще неслись восторженные возгласы.
Друзья возлагали большие надежды на адъюнкт-профессора Чистякова — он взялся ходатайствовать перед вице-президентом академии о выдаче вольнослушателю Хетагурову постоянного разрешения на бесплатное посещение лекций. Надежды не оправдались Мрачный и расстроенный вернулся Чистяков от князя.
В классе сидели Ранцов, Хетагуров и еще несколько учеников.
— И разговаривать не стал, — безнадежно махнул рукой Павел Петрович. — Вы, говорит, всегда берете сторону бунтовщиков. Одного, говорит, арестовали в университете, неровен час, и на академию ляжет такое пятно, если будем потворствовать…
— Кого арестовали? Кого? — наперебой спрашивали ученики.
Чистяков вздохнул.
— Студента Благоева, социалиста. Князь говорит, что этому болгарину предписано в течение нескольких суток покинуть пределы Российской империи.
Все долго молчали. Потом Коста пришел к адъюнкт-профессору и с грустью сказал:
— Видно, придется и мне покинуть Петербург, дорогой Павел Петрович.
— Видит бог, Константин Леванович, — вздохнул Чистяков, — я буду скорбеть, если это случится. Потерять талантливого ученика — для меня, старика, утрата немалая.
Чистяков не нашел в себе сил сказать Хетагурову о том, что Гагарин заявил без обиняков: «Посоветуйте этому сообщнику Благоева — пусть убирается подобру-поздорову из Петербурга, пока дело не дошло до этапа… Так ему и передайте…»
9
В мае 1885 года Хетагуров выехал на Кавказ, не окончив академии.
Накануне отъезда до поздней ночи одиноко бродил по Петербургу. Лицо Коста побледнело, шел, пошатываясь: голод терзал его: «Ничего, доктор Таннер голодал сорок дней», — успокаивал он себя.
Долго стоял у гранитного шара на стрелке Васильевского острова. У самых ног по Неве плыли тонкие, как кружево, льдинки. Над водой клубился весенний туман. Из Петропавловской крепости доносилась мелкая дробь барабана. Коста снял каракулевую шапку, почувствовал ласку тихого весеннего ветра.
Тени минувшего проходили перед глазами. Здесь, в этой крепости, погиб в заточении Посошков, написавший правдивую книгу «О скудности и богатстве». Здесь томился бесстрашный борец против самодержавия Радищев. В крепостных казематах ждали своей участи герои декабрьского восстания 1825 года, а через полгода на валу кронверка вожди декабристов были казнены. Узниками крепости были петрашевцы, Писарев, Чернышевский.
Вечером Коста побывал в Александро-Невской лавре, на Лазаревском и Тихвинском кладбищах. С поникшей головой стоял у могилы русского художника Иванова. Иванов творил в Риме — «вечном» городе с его бессмертными красотами. Вспоминались слова из письма Гоголя Иванову:
«Когда вам все изменит, когда вам больше ничего не останется такого, что бы привязывало вас к какому-нибудь уголку мира, — приезжайте в Италию».
«Можно ли жить, — мысленно спрашивал себя Коста, — без привязанности к родному уголку? Можно ли разлюбить родину? И для Гоголя тоже не было ничего милее Руси. А письмо он написал просто под впечатлением «трепетной поэзии виденного»…
Петербург позади.
В скромном холщовом узелке — еще теплые шанежки, испеченные Анной Никитичной. Милая добрая старушка, никогда тебя не забудет бывший студент Коста!
Думал ли он о своем будущем, сидя у окна вагона третьего класса?
…Пройдет еще немного времени, и польются задушевные звуки осетинской лиры[13]. Они дойдут до Петербурга, и столичные газеты назовут имя их творца. На открытии памятника М. Ю. Лермонтову в Пятигорске громче всех прозвучит правдивый голос осетинского поэта Коста Хетагурова.
Песни Коста, написанные на осетинском и на русском языках, станут любимыми в Осетии еще при жизни их творца. Борцы за свободу поднимут эти песни, исполненные народного горя и гнева, как знамя. Сбудется мечта о «сполохе» трудовых людей. Не только проникновенные звуки фандыра, но и набатные призывы Коста — публициста, обличителя произвола и бесправия — будут звать к борьбе.
В следующий раз приедет Хетагуров в Петербург уже известным поэтом и живописцем и многое узнает о друзьях-товарищах.
Мичман Ранцов сблизится с теми, кто посвятил себя революционной борьбе. Но Коста справедливо упрекнет его: «Ты, Володя, ждешь у моря погоды…» Благие порывы Владимира, как и многих интеллигентных людей того времени, ограничивались рассуждениями: «А где же наш вождь? Его пока нет. Пусть он придет, и мы смело пойдем за ним».
Ольга уйдет из дома, станет учительницей, соединит свою судьбу с инженером Анненковым, но будет помнить о своем друге с Кавказа.
Во время ссылки, в Херсоне, судьба снова сведет Коста с бывшим студентом университета Петром Чумаком, рано состарившимся на каторге. Станут они навек друзьями, а гостеприимная Украина назовет ссыльного поэта из Осетии своим родным сыном.
А до этого встретит Коста Анну Цаликову и скажет себе: «Вот та, которую я видел в снах детства и в своих мечтах…» Счастье не придет к нему, но ведь уже в самой любви заключены его искры.
Встречи с произведениями подлинного искусства никогда не бывают скоропроходящими: все, что написано настоящим художником, приковывает наше воображение, мы удивляемся широте познаний писателя, глубине его понимания жизни.П. И. Мельников-Печерский принадлежит к числу таких писателей. В главных его произведениях господствует своеобразный тон простодушной непосредственности, заставляющий читателя самого догадываться о том, что же он хотел сказать, заставляющий думать и переживать.Мельников П. И. (Андрей Печерский)Полное собранiе сочинений.
Книга известного советского поэта, переводчика, художника, литературного и художественного критика Максимилиана Волошина (1877 – 1932) включает автобиографическую прозу, очерки о современниках и воспоминания.Значительная часть материалов публикуется впервые.В комментарии откорректированы легенды и домыслы, окружающие и по сей день личность Волошина.Издание иллюстрировано редкими фотографиями.
Михаил Александрович Бакунин — одна из самых сложных и противоречивых фигур русского и европейского революционного движения…В книге представлены иллюстрации.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.