Их было три - [126]
Когда Лиену зарыли и поставили в ногах крест, на месте, огороженном живой изгородью, стало две могилы рядом. Для третьей места не осталось…
Илма вернулась домой рассерженная, обиженная и возмущённая поступком Гундеги.
"Это, наконец, невыносимо! Всякой дерзости есть предел! Опозорила меня перед всеми… Убежала, как угорелая!"
А что, если эту противную девчонку, эту приблудную сироту, которую она приютила и которая отплатила ей чёрной неблагодарностью, пробрать хорошенько в присутствии гостей, пастора и пономаря и выгнать из дома. Пусть убирается и больше не приходит…
Мысли путались. Но как же… Межакакты… Она ведь тогда останется здесь одна, совсем одна. Нет, нет! Она заставит Гундегу попросить прощения, признать свою вину и простит… Иначе поступить нельзя. Ведь у неё больше нет родни, кого можно было бы взять вместо Гундеги… Лучше всего найти такую ласковую и послушную девочку, какой была Гундега прошлой осенью. Но в роду Бушманисов остались только старики. А из материнской родни Гундега последняя.
Илма нашла дверь закрытой. Гундеги не было дома. И вновь Илму охватила досада.
"Опять удрала на свою ферму! Вот она, нынешняя молодёжь, даже покойницу не может проводить, как полагается. Ни любви, ни привязанности к близким людям…"
На расспросы гостей о Гундеге, она отвечала небрежно, как бы желая показать, что не придаёт значения случившемуся на кладбище.
Наступил вечер, спустились синие сумерки, а Гундега всё не появлялась. Уже и гости стали собираться домой. Обе женщины из Дерумов, забыв, что приехали на уборку картофеля, заспешили назад в Дерумы, радуясь возможности воспользоваться "Москвичом" самого пастора, да ещё бесплатно.
Илма с грустью проводила глазами удалявшиеся огни машины. Некоторое время ещё слышались голоса — это, заметно охмелев, громко разговаривали те, кто отправился домой пешком. Она стояла во дворе и слушала, пока не затихли и эти звуки. Затем, войдя в дом, она быстро задвинула щеколду двери, точно боясь, что кто-то может войти.
Но это вошло. Это может войти и сквозь запертую дверь. Немая, полная отчаяния тишина… Илма всегда боялась этой тишины. Она боялась её ещё тогда, когда ушёл Фредис. Но она не представляла, как страшна она будет в действительности!
Взяв со стола зажжённую лампу и придерживая её другой рукой, Илма пошла по комнатам.
И везде её встречали пугающая немая тишина и темнота. Поднялась она и наверх. Дверь комнаты Гундеги была прикрыта неплотно, Илма локтем открыла её и прислушалась, стараясь уловить дыхание, хотя хорошо знала — здесь никого нет.
В комнате всё как обычно. Кровать аккуратно застелена, стол накрыт скатертью и на нём ваза со свежими астрами. Только на комоде как-то непривычно пусто. Впрочем нет, там что-то есть. Илма подходит и берёт листок линованной бумаги, вырванный из школьной тетради.
"Тётя! Я ухожу из Межакактов. Я больше не могу так жить. И не хочу.
Гундега".
Грусть моментально уступает место гневу. Илме кажется, что Гундега её бесчестно обманула. Обманула тем, что ушла сама. Ещё вчера не поздно было прогнать её, доказать, что никто не может безнаказанно предавать интересы Межакактов!
Доказать… Кому? Гундеге? Себе?
Листок, задрожав в руке Илмы, плавно соскользнул на пол. Поставив лампу, она открыла ящики комода. Они пусты. Только в одном углу лежит пакет, а сверху — сакта со стеклянным глазком. Илма узнаёт сакту — однажды она привезла её Гундеге из Дерумов. Развернув пакет, она находит в нём сукно, подаренное ею Гундеге, из которого так и не собрались сшить пальто. Уходя, Илма забирает с собой пакет. А ящики так и остаются выдвинутыми…
Сукно она несёт к себе в комнату и, открыв дверцу шкафа, сразу видит белое платье, приготовленное к конфирмации, тоже оставленное Гундегой в Межакактах. Богатое шелестящее шёлковое платье висит рядом с зелёным шерстяным платьем, которое оставила, уходя, Дагмара… Свёрток с сукном Илма прячет в угол, под платья. Шкаф тоже остаётся открытым настежь.
Илма садится на диван, затем вдруг настораживается. Нет, ничего нет. И тут она замечает остановившийся маятник стенных часов. Она встаёт и заводит их. Раздаётся мерное тиканье, кажущееся слишком громким в немой тишине. Илма смотрит на чёрные стрелки часов. И вдруг ей представляется, что тиканье слышится не в комнате, а идёт откуда-то сверху, с чердака, где среди ненужного хлама валяются старинные часы с тяжёлыми гирями.
Мебель, предметы, даже стены ещё хранят тепло рук и дыхания людей. Но ничто уже не в силах отвратить то, что зовётся жестоким словом — одиночество.
— Я одна! — вдруг говорит она вслух.
И ей кажется — глубокая, всеобъемлющая, гнетущая тишина, наконец, обрушивается на неё и погребает под собой, как рыхлый песок обвалов.
Об авторе
Регина Эзера (Регина Робертовна Киндзул) родилась в 1930 году в Риге, в семье столяра. В 1944 году немецкие оккупанты угнали её вместе с родителями в Германию. Когда весной 1945 года американцы увозили "перемещённых лиц" дальше на Запад, она с родителями убежала из эшелона и осталась в советской зоне оккупации. Осенью 1945 года она вернулась в Ригу.
Регина Эзера окончила историко-филологический факультет Латышского государственного университета и работала в редакций газеты "Пионерис". С начала 1955 года в периодических изданиях появляются рассказы Р. Эзера: В 1961 выходят первый сборник её рассказов и роман "Под весенним небом". В 1963 году опубликован второй роман писательницы — "Их было три".
