Как ни странно, лицо у Лару было почти испуганное, и уж точно не по поводу ярости хранителя лесов.
– Уже? – тихо повторила она, кусая губы.
Несколько секунд сидела неподвижно, словно обдумывая, и вдруг улыбнулась, чуть натянуто, тряхнула головой.
– Атну настоящий герой! Таких, как он, среди людей больше не найти. Он бесстрашен как лев, никто раньше и близко не решался подойти к лесному чудищу, не то, чтобы сразиться с ним!
– Ру? – Эмеш посмотрел на нее с подозрением.
Она подскочила на месте, выскользнула из-под одеяла, понеслась в ванну. И ему не осталось больше ничего, как пожать плечами и отправиться на кухню завтракать. Там на столе, Иникер как раз заботливо приготовил кофе и хрустящие гренки с сыром.
Так какие планы на сегодня? На море он уже ходил, для философских бесед еще рановато – напиваться за завтраком даже ему самому не казалось удачной идеей. Взять что ли, и правда отправиться в город, посмотреть вблизи как там идут дела? Он давно собирался, едва ли не каждый день, но каждый день откладывал на потом, довольствуясь привычной размеренностью вечности. Обленился.
Да уж, пожалуй удобнее и безопаснее считать это ленью. Как сказал Уршанаби – он тут залег, как положено, на дне бездны Абзу, и спит. А что, может быть… спать было спокойно и уютно, и просыпаться не хочется вовсе. Вот только у него не бездна, не Абзу какая-нибудь, а море – вон какое лазурное, искрящееся светом. И нет в мире ничего, кроме этого моря.
Нет, пожалуй еще есть Ларушка, вон весело плещется в ванной, напевая задорный, легкомысленный мотивчик. У Ларушки дела, у нее куча верных жрецов и, похоже, не менее верный царь, который совершает подвиги в ее честь.
Наверно, пора и ему наконец сходить к людям, поглядеть, хоть одним глазком, как там они, потребовать каких-нибудь великих свершений в свою честь, громыхнуть, хоть разок, тяжелой соленой волной о неприступные стены. Сделать хоть что-нибудь. А то ведь, чего доброго, еще совсем забудут о его существовании, с них станется. Бог, который спит себе на дне, ничего не делает и ничего не требует – это какой-то неправильны бог, зачем тогда он вообще нужен людям?
В конце концов просто посмотреть, что там с этими людьми стало, может и правда так изменились, как говорят? Может… Лару загремела за дверью какими-то баночками – готовится!
Усмехнулся. Сходит пожалуй, только в отличие от Лару, Эмеш не станет так усердно прихорашиваться перед появлением среди людей.
Не прошло и часа, как наполняя кухню ароматом весенних цветов и ванили, Лару явилась во всей красе полупрозрачного летящего платья, ничуть не желающего скрывающего скрывать соблазнительность форм.
– Ну как я тебе? – кокетливо спросила она, застегивая на шее перламутровое ожерелье.
– Восхитительно! Врать в таких случаях совершенно бессмысленно, можно даже не пытаться.
Она замерла, набрала воздуху в грудь, и вдруг стала серьезной, по-вчерашнему растерянной. Не долго, лишь на миг.
– Тогда, пожелай мне удачи.
– Удачи? Тебе? – удивился Эмеш.
– Просто пожелай, – загадочно улыбнулась она, исчезая за дверью.
Как это было?
Тизкар лежал на спине, уставившись в небо, пытался вспомнить, осознать, но мысли только неразборчиво гудели в голове.
– Мы победили? Да? – язык слушался плохо.
– Победили, – глухо подтвердил царь, откуда-то издалека, – ты спас мне жизнь, Тиз, и едва не погиб сам. Спас? Погиб? Тизкар лежал и смотрел в небо.
Да, кажется спас. Он успел закрыть царя собой, когда тот, запихнув в провал разбитого глаза гранату, оказался на земле, и обломки поверженного стража накрыли их с головой. Он и сам плохо понимал, что произошло.
– Ничего, Тиз, вот сейчас придет Златокудрая и поставит тебя на ноги.
Да, вот сейчас придет, и все будет хорошо. Или не придет, и все останется как есть. Почему-то было все равно. Едва не погиб… если Златокудрая не придет, то «едва» превратиться в «совсем»… пусть…
Боли не было, ничего не было, только гулко звенела пустота. Ног тоже не было, и рук… то есть, они наверняка были, но Тизкар их не чувствовал. Все, что у него осталось – это высокое синее небо над головой, а в небе ленивые лохматые облака.
И страха тоже не было – теперь поздно бояться. А тогда, там, бояться было некогда. До страха ли?
– А остальные? Как?
– Нормально, – отозвался царь, – все живы.
– Это хорошо.
– Хорошо. Устало так и безразлично.
– Царь, а царь, водички дай, а.
Атну загремел чем-то, тихо выругался, сквозь зубы, вставая, и Тизкар услышал шаги – неправильные такие, победители так не ходят, приволакивая ноги.
Царь грязный, изодранный… хромал, морщась при каждом шаге, бережно прижимал к груди неестественно вывернутую правую руку, в левой держал фляжку с водой. Ничего, потерпи немного, козел наш горный, сейчас придет Златокудрая.
– Руку сломал что ли, царь?
– Похоже. А в ноге две пули. Меткая тварь! – неуклюже улыбнулся, дернул плечом. Да уж, тварь… Убили ее, значит. Хорошо.
Скрипнув зубами, царь кое-как уселся рядом с Тизкаром, приложил фляжку к его губам, подождал пока Тизкар напьется, потом глотнул сам. Ничего, сейчас придет…
Солнце забралось на самую вершину небосвода и теперь медленно ползло вниз. Тизкар лежал, глядя в небо, слушал, как над головой снова трещит неугомонная сойка, как стучит вдалеке дятел, как гудит, покачиваясь на ветру, кедровый лес – уже не страшный лес, неизвестно когда успевший стать понятным и родным. Лежать бы так и лежать.
