Игры с судьбой. Книга первая - [40]

— Что, никогда людей не видел? — спросил то ль равнодушно, то ли зло.

— Таких, как ты — никогда, — ответил Таганага, пожав плечами.

Миг — и воин растворился в саду. Словно б его и не было.

15

Огненным колесом вращалась Галактика. Пылал мир. И только камень, и только металл могли в этом, буйном пламене уцелеть, но не тонкий лепесток, подобный шелку….

Он посмотрел на воина, сопровождавшего его подобно тени, усмехнулся, встав, отряхнул белоснежный наряд. Сверкнули в полумраке холодные глаза охотящегося хищника. Пожав плечами, неспешно пошел по золотой, вьющейся дорожке туда, где слышался смех и звучали горестные стоны.

И все не впервой. Но почему ж тогда так отчаянно бьется сердце? Почему в глазах — сострадание, отчего горечь на губах? И жаль сломанного веера. Не оружия, но ширмы, что помогала прятать чувства.

И в который раз ударило шквальным порывом, полным огня: — «Ну, какого Дьявола ты ринулся сюда?!!!! Ни один человек, будь он в разуме, в Империю не стремится, он отсюда бежит…. Сумасшедший…..»

Закрыть глаза, остановиться. Но… поздно…. Слишком поздно бежать. От себя не убежишь, как бы ни старался.

Только и осталось — вновь предложить Судьбе игру. И вновь все поставить на кон. И заковать сердце в панцирь изо льда. Что б невольно не дрогнуло, не оттаяло не ко времени.

— Эй, рэанин, куда прешь? — голос мягкий, бархатный. Вкрадчивые нотки, противоречащие грубости слов.

Он обернулся к невысокому человеку, окликнувшему его. Бледная кожа, черные волосы, черные тонкие брови…. Незнакомец выглядел мальчиком. Но внешность бывает обманчивой. В темных, непроницаемых глазах было не разглядеть угрозы, но и дружелюбию мягкого голоса он не верил.

— Что, нельзя? — так же мягко спросил он.

— Почему ж….. Только вот что лигиец, в обморок не упади.

Насмешка. В этот раз насмешка явная. Да-Деган пожал плечами, кутаясь в легкий летящий шелк, и не снизошел до ответа. Бесшумно ступая по золотому песку дорожки, шел, усмиряя биение сердца.

Равнодушие… еще одна маска. Пой шут, смейся шут. Хохочи, кривя рот, когда тебе совсем не до смеха. Пей, наполненный по края кубок страстей, ненависти и боли, смакуй каждую каплю. И бойся — быть собой и потерять себя.

А в саду бесновалась толпа и горели костры. Текло рекою алое вино, смешавшись с кровью. И было огромное желание повернуть назад, уйти прочь. Не видеть и не знать. Забыть. Избавиться от боли, злою осою жалящей правый висок.

И возникал вопрос — жег сердце, несмотря на броню изо льда, заставляя идти по песку как по хрупкому стеклу да босыми ступнями. Отчего не обрушится небо, отчего не взорвется солнце, отчего не сойдет с орбиты сумасшедшая планета. Отчего, словно издеваясь над законами бытия, Судьба хранила Черную планету?

Горели костры и бил по ноздрям запах паленой плоти. И плакали те, кому посчастливилось остаться в живых. И исходили на крик те, кто уходил в мир мертвых. И наблюдали, привычные ко всему, хладнокровные, обманно-юные, с надменной насмешкой на губах, Властители. Высшая каста.

— Эй, рэанин!

Зов ударил по обнаженным нервам, заставив вспомнить все и даже чуточку больше. Обернувшись, он посмотрел в разные испытывающие глаза Императора, подкравшегося тенью.

— Да, господин.

— Что ты здесь ищешь, рэанин?

Какое чудо позволило не дрогнуть, но солгать? Какое чудо позволило нарисовать на губах мягкую, ничего не значащую улыбку? Видно, покровительствовала судьба. И словно туман опустился на душу, ватной прослойкой отделив действительность от чувств. Он видел и не воспринимал. Смотрел, осознавал, только чувствовать не мог. Оттого и не сжималось в коллапсе сердце. Оттого и смотрели прямо серые, холодные глаза, не отражая ни суетного страха, ни праведной ненависти.

— Я пришел служить Эрмэ. Но нравов и обычаев Империи мне не познать, прячась в келье.

И вновь уколол взгляд разных глаз. Император смотрел, испытывая. Но этого взгляда Да-Деган не боялся. Отгорело, отожгло, словно ватная пленка спустилась и на воспоминания о былом. Оно отодвинулось, перестало жалить и жечь. Минуло.

А Да-Деган усмехнулся, чувствуя, как натыкается взгляд Императора на ледяную стену равнодушия, скользкую и гладкую, на поверхности которой нет ни единой трещины.

— Что ж, — мягкий голос, мягкий и обманный. — Пойдем….

Пойдем….

И нет сил, чувствовать боль, и противиться тому, что неизбежно. Ненависть. Только ненависть давала силы, только ненависть высушила слезы в застывших озерах светлых глаз. Только ненависть, захватив в плен и душу и мысли и само дыхание, заставила последовать за Императором.

Огонь и смерть. Словно кадры страшного кино. И декорациями — райский сад в котором должна б была жить безмятежность. Да-Деган смотрел в искаженные юные лица, зная, что ни одно из них ему не забыть. И что никогда не вытравить из памяти ни запаха горящей юности, ни запаха страха.

И качалась реальность гигантской волной, а он был щепкой.

«Он отомстит за все»….

Ты смеешься, судьба? Ты качаешь на качелях. Ах, отчего с губ умирающего тэнокки пеплом опали эти слова? Разве ж одному человеку удержать на плечах такой груз? Разве оплатить по всем счетам? Разве реально объять необъятное?