Игры с призраком. Кон первый - [10]

— Про нашу, Кирилл, в том-то и дело.

— Не-ет. Ты мне случай из жизни незнакомки рассказываешь. Сюжет бульварного романчика с припадочной героиней, вставшей на путь феминизма. А Анжина больше к классике тяготеет. В ее лексиконе слово развод не имеет места, а в сознании — смысла.

— Теперь имеет, — грустно посмотрел на него Пит. — Я думал, хоть ты в курсе… Ладно. Может, позже все прояснится.

— А Ричард что говорит? Он-то понимает, в чем дело?

— Он понимает не больше нашего. На Сириус улетел, с Крисом разбираться.

Кирилл в раздумье забарабанил пальцами по столу и выдал через минуту:

— Я тоже полечу. Вечером наш звездолет идет курсом на Сириус, с ним и отправлюсь.

— Зачем?

— Выяснить хочу в чем дело. Сам, понимаешь? Не верю я. Неестественно все это, неправильно. Не то здесь что-то.

— Давай. Как говорится — две головы хорошо, а три…еще хуже, — понуро кивнул Пит. — Я экипаж ее звездолета дождусь и тоже к вам. Бывай.

— Свяжемся, — кинул Кирилл и отключился. Экран погас.

Г Л А В А 5

Межата боязливо потоптался вокруг `черного' человека и, наконец, решился, поднял на руки, испуганно замирая и подивился — легок-то, что перина маманина.

У того голова безвольно мотнулась и то, что парни приняли за глаза, съехало и шлепнулось на траву. Межата чуть не выронил ношу со страху, зажмурился, дичась: а ну там кость голая, али космы лешачьи? Кинуть бы, да не дело.

Парень приоткрыл глаза и вопросительно покосился на товарища — что там?

А тот, как зачарованный, таращился, рот открыв, голову набок — дурень дурнем. Межата нахмурился и тож глянул, обалдел. На него смотрели огромные золотистые глаза, то подслеповато щурясь, то изумленно расширяясь.

Парня в жар кинуло, и сердце захолонуло от открывшейся взору не виданной до селе красоты — никак бога приветили?

— Богиня! — выдохнул Мерило, подойдя вплотную.

— От дурень! Глаз разуй! — рявкнул Межата, — Волос короток, одёжа мужска! Где девку узрел?

— Сам таков! Ослеп, чай? Девку от мужа не отличаешь? На лик глянь! — ответил тот и склонился над девушкой, спросив ласково, — прозвана-то как, да чья будешь? — `голубка` хотел добавить, да не посмел, не ладно так, не по чести. Мало ль кто перед ними — ежели девка проста, так ей и без того позору хватит, волос-то вона под шею срезан. Кто знает — за что? Да тут еще угораздило в обществе двух неоженков оказаться, без присмотру — поди, отмойся оттого, что после злые языки начешут! А ежели и вправду богиня? Им ли, смертным, язык распускать? А ну осерчает?

Девушка вглядывалась в два блеклых пятна, маячивших перед ней, и никак не могла взять в толк — кто это? Откуда взялась? Вроде лица, да не разглядеть, стелется туман перед глазами, не тает. Голоса вроде мужские, но незнакомые, и вопросы заковыристые задают. И что им ответить, если сама не знает — кто она? Память подводит, молчит. В голове пусто, как в высохшем колодце, только одно слово эхом бродит, бьется в виски. Его и сказала:

— Ха лене…

Парней так к месту и приморозило, краска с лиц сошла, уставились друг на друга, не зная, что и думать. Можа ослышались? Голос-то тихий, еле слышный, будто и нет его, так, прошелестело что-то и стихло. Мало ль?

Они только дух перевели, а девушка вновь повторила, да отчетливо, не усомнишься: Ха лена. И сама не понимала — зачем? Ей пить хотелось попросить, а этим, в тумане, имя подавай! `Никто я — ха лене. Что ж теперь и напиться не дадут?` — огорчилась девушка и провалилась во тьму.

Парни переглянулись и, как сговорившись, поспешили в городище. Вечерело уже, но кованые ворота не затворены — их ждут. Ребята вошли с гордым видом, словно не из лесу, а с поля брани вернулись, и не только выжили и победили рать нечестии, но еще и клад нашли.

Они несли девушку в княжий терем, как Мирослав приказал. Его домина справа от ворот стояла, высилась, почитай, над всем городищем, как дозорный. Крепкая, из дубовых бревен слаженная, в два этажа, с высоким крыльцом, резными перилами и лошадиной мордой над крышей, из деревяшки искусно вырезанной, а уж внутри просторная, что алань за святилищем — и князю, и княжьей родне, и ближним дружникам места хватает, не запинаются за дружку, а и гости пожалуют, не утеснят.

На крыльце стояла пожилая, круглолицая женщина, ладони под передник прятала — их поджидала. Устинья князю по материной линии теткой доводилась. Как в прошлый набег лютичи племя посекли, так одна кровная осталась. С тех пор и жила с родичем под одной крышей, и мать всем дружникам, и стряпуха, и для молоди, что вечером княжья светлица сбирает — пригляд.

Тетка, упрежденная о болезнном госте, нижнюю светлицу занавеской огородила, красно чистое да воду приготовила и вышла на крыльцо поджидать. Ее приемная дочь — Верея, шестнадцатилетняя скромница, молчаливая да работящая, на скамье у крыльца сидела, хлопала белесыми ресницами, вишневые губы поджав, летник на коленях оглаживала. А ну как понадобится подсобить? Она вот — и позвать кого, и подать что — только кликни…

Любопытство девку мучило — что за гостя им лес послал? И рдели девичьи щеки в ожидании, сердечко колотилось — можа красив, да пригож гость незванный и не сговоренный — приглянется Верее, любым станет.