Игры на раздевание - [64]

Он не ответил.

Глава 41. В поисках истин

Ещё через неделю я звоню Дженне. Мы договариваемся о встрече, и на её вопрос «Когда?» я отвечаю «Прямо сейчас». Наверное, именно моё нетерпение позволило ей сообразить, какие ответы мне нужны:

— Между нами ничего не было. У него были женщины, разные, время от времени и иногда пачками, но всё это после нашей постановочной встречи в отеле.

Постановочной…

Теперь я смотрю в её глаза, и она добавляет, странно их прищурив, будто сморщившись:

— Два-три месяца спустя. Да, я думаю, это началось уже после того, как он узнал о твоей связи… с этим парнем. Ансель, кажется?

Ход нашего разговора способен ввести в состояние онемения любого, но в моём сознании, словно в витрине, вертится одно только слово «постановочной».

— Что ты сказала про отель?

— Что мы тебя разыграли: между нами ничего не было, кроме разговоров, да и те были бессодержательны и немногословны, потому что Кай был не в себе.

— Зачем? — спрашиваю. — Зачем вы это сделали?

— Не знаю. Спроси у своего мужа — это он всё придумал, спланировал и как по нотам разыграл. Мы ждали, что ты войдёшь в номер, и даже разделись по пояс и легли в постель. Я подумала, он хотел тебе отомстить за… что-нибудь.

У меня темнеет в глазах. В душе ядерная зима. Нулевая точка, пустота, момент за мгновение до Большого взрыва, которому ещё только предстоит создать Вселенную.

— А тебе когда-нибудь было интересно, кто отправил сообщение?

Здесь важнее другое: могла ли жена, знающая своего мужа на протяжении семнадцати лет, предположить, что он сделал это сам?

— У него руки тряслись, когда он набирал текст. Сорок минут на то, чтобы найти подходящие слова и ещё вечность, чтобы решиться. Вик, ты хоть раз в своей жизни задумывалась о том, как же, на самом деле, тебе повезло? Какой человек полюбил тебя?

— О том, как сильно мне в жизни везёт, не тебе вести рассуждения.

— Знаю я. Знаю все твои горести и беды, но ты представь хоть на секунду, что у тебя никогда не было Кая. Как много осталось бы в твоей жизни плохого и как много хорошего?

Никто не знает.

— Зачем ты мне всё это говоришь?

— Истинная любовь в жертвенности, слышала когда-нибудь? По-настоящему ты любишь только в том случае, если способен отдать самое ценное, чтобы видеть любимого счастливым.

В это мгновение гул кафе словно умолкает, поэтому голос Дженны звучен, разносится эхом по самым дальним закоулкам моей души.

— Я делаю это ради него, — заключает.

И спустя пару минут Дженна добавляет в своё оглушающее признание правды:

— Слушай, Вик. Я совершенно искренне считаю, что ты, как женщина, Кая недостойна: не только не даёшь тепла, но и отнимаешь то, что было дано ему природой, разрушаешь его. Но жизнь — сука, и человека, которого я всю свою жизнь любила, и люблю, переклинило на тебе. Тебя он хочет, о тебе думает, тобой живёт. Все его поступки, даже самые сумасбродные имели всегда только одну цель — сделать твою жизнь лучше.

Сделать твою жизнь лучше… Да, именно это всегда мой муж и делал. Он был рядом: угадывал, предупреждал, подстраивался. Его забота жила в каждом даже самом ничтожном предмете, населявшем наш дом, в каждом осколке утвари, клочке ткани. Он действительно все эти годы делал то, что когда-то пообещал, защищая, оберегая, заботясь. А я? А я не замечала, воспринимала как данность.

Да, наш ребёнок умер. Да, мы оба были виноваты, но я больше. Да, то, что произошло, покалечило наши души, но мы оба были живы все эти годы. Мы жили, а я даже не заметила, как. Шесть лет из отпущенного нам не такого и большого срока, растаяли в боли, рассыпались песком немого безразличия, безвозвратно канули в недрах моего коматоза.

— Он заслужил быть счастливым, поэтому я здесь, хотя мне и нелегко, — подытоживает Дженна сдавленным голосом. — Отпусти его. У нас всё только-только наладилось, но настолько всё хрупко… Я прошу тебя, не лезь, дай и ему возможность просто жить!

Я не могу говорить, а она уже не может остановиться:

— Восьмого сентября мы едем кататься на яхте. Думаю, он хочет сделать мне предложение… в мой День Рождения.

Мои руки зажимают глаза, но сил нет даже плакать. Я просто сижу, осознавая поражение — я словно сегодня только родилась, вылупилась на свет Божий и увидела, что он не сошёлся на мне клином, есть и другие люди.

Я не вижу, как уходит Дженна, в чувство меня приводит рука тормошащего за плечо официанта:

— Простите, вы в порядке?

В порядке ли я?

— Да. В полном.

Глава 42. Дружба

Адити даже не пытается отпираться:

— Кай спросил, замечала ли я когда-нибудь твой интерес к другим мужчинам.

— И? Ты замечала?

— Вспомнила о мальчишке, который поцеловал тебя на крыше института… на Хэллоуин, кажется?

Кажется.

Видит Бог, я была органична в своём одиночестве и нежелании делить мир внутренний с миром внешним. Но доверять оказалось так… приятно и… ценно? Возможность делиться своими заботами, радостями, восторгами будто расправляла лёгкие, позволяла совершать более глубокие и более насыщенные кислородом вдохи. Я дышала любимым — Каем, и я дышала другом — Адити.

Что стало со мной теперь?

— У тебя замечательная память, — хвалю, наблюдая за биением пульса в собственных висках. — И что дальше?