Игры на раздевание - [44]

В такие моменты, как этот, люди не думают об обидах.

В такие моменты, как этот, они внезапно вспоминают о Боге, вернее, о том, что он может всё-таки существовать, и поскольку обращаться больше не к кому, просят о помощи именно его. Не столько о помощи, наверное, сколько о чуде.

Поэтому я молюсь. Всё то время, пока мы едем по Ванкуверским пробкам, я вымаливаю жизнь у Бога, верить в которого отказалась шесть лет назад: «Боже, если ты всё-таки есть, оставь мне хотя бы Кая! Нельзя толкать человека на самый страшный из всех доступных ему грехов, нельзя его так испытывать, нет в нас столько сил! Мы просто люди…»

И Бог был либо добр в тот день, либо особенно внимателен к отчаянным просьбам.

Это самая большая больница в городе, вторая по величине в Канаде. Среди её профильных направлений — травматология и трансплантация органов. Когда-то я проходила в ней практику и молилась о том, чтобы никто из моих близких никогда в неё не попадал. Это одно из лучших лечебных учреждений, на её счету десятки тысяч сложнейших операций и спасённых жизней, но везёт не всем.

Я не иду по больнице и даже не бегу, а ломлюсь, наталкиваясь на людей и истерично припоминая, где находится нужный мне блок, отделение, бокс.

Когда вижу человека, с которым прожила больше семнадцати лет лежащим на больничной кровати в трубках, повязках, кислородной маске и пятнах крови, я не помню, почему сегодня утром мы не вышли из дома вместе, почему я была там, где была, а не с ним рядом, почему в тот злополучный мартовский день он был не со мной, а в чёртовой гостинице.

Кай, похоже, без сознания. Запёкшаяся кровь повсюду — на волосах, на части свободной от бинтов кожи и на них самих. Только теперь я замечаю, что мой супруг в палате не один — с ним его Герда. В её руках ватный тампон и пластиковый контейнер с водой — она подчёркнуто осторожно стирает кровавые разводы с шеи и части груди моего мужа. Я останавливаюсь, как вкопанная, у дверного проёма, и не могу сдвинуться с места — ни миллиметра вперёд.

Факт её нахождения здесь не удивителен, скорее, он закономерен, ожидаем, да практически неизбежен. Что меня удивляет и одновременно бьёт — это нежность, источаемая кончиками её пальцев, аккуратно водящих ватой по его груди. Я бы взяла бинт — он грубее и быстрее справится с задачей.

Делаю шаг назад, два, три, и ещё несколько. Теперь я достаточно далеко от них, но по какой-то необъяснимой причине уйти не могу, как и оторвать глаз от рук Герды. Она оставляет вату в пластиковой ванночке и медленно, с чувством проводит освободившейся ладонью по волосам на груди моего мужа. Там где она касается его, ровно в тех же местах я ощущаю жжение, затем острую боль. Она совсем не такая, какой била меня смерть Немиа, это нечто совсем другое, иного уровня и масштаба. Ребёнок был родным, но мужчина в реанимационном боксе не только родной, он… смысл. Суть меня и всего во мне.

Я начинаю двигаться и с каждым шагом делаю это быстрее. Мои щёки сухие, но я отчётливо слышу, как истошно воет моя душа — я здесь должна была быть всё это время, мои руки должны оттирать его кровь, мой язык и губы молиться о нём.

И я молюсь без остановки, шепчу, раз за разом, все удержавшиеся в памяти молитвы и их обрывки, прошу об одном — о жизни.

Шарю глазами по стенам в поисках контейнеров с перевязочным материалом, нахожу марлевые тампоны, антисептики для раствора, мою руки, обрабатываю санитайзером. Подхожу, отбираю у другой пары женских рук вату и выбрасываю. Не произнеся ни слова, она отходит в сторону, уступив мне моё законное место.

И я отмываю его так, как только жена способна отмыть своего мужа от боли: пропуская сквозь пальцы любовь, покаяние, прощение и молитвы к Богу.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я слышу голоса: матери Кая, Лейфа, Дженны и даже Адити. Среди них есть и незнакомые, но фраза «она не в себе» произнесена кем-то из тех, кого я знаю. Мне всё равно.

Вскоре мне говорят, что я должна покинуть помещение, потому что Кая будут готовить к операции.

— К какой операции? — спрашиваю одну их двух женщин, ту, у которой лицо дружелюбнее.

— Вам всё расскажет врач.

— Где его найти?

Мне объясняют, и я снова бегу, впрочем зря, потому что говорить со мной никто не намерен — все заняты и нервно твердят, что я «не могу здесь находиться». Я шарю глазами в поисках хотя бы одного знакомого лица — однокурсников во время учёбы в медицинской школе было много. Себастьян, парень из Квебека, никогда не учился вместе со мной, но мы проходили резидентуру в одной больнице и иногда пересекались. В эту минуту я жалею, что ни разу не удосужилась хотя бы выпить с ним кофе — он приглашал, и сейчас эти совместные воспоминания могли бы мне помочь. Вероятно, он читает немую мольбу в моих глазах, потому что легонько кивает и через время появляется с папкой в руках. Прежде чем дать мне ответы спрашивает:

— Это твой муж?

— Да.

— Значит, я верно предположил. Видел вас однажды на снимке в газете.

Я раскрываю папку с протоколами уже проведённых исследований, но Себастьян мудрее, чем я могла бы предположить: