Игры на раздевание - [38]

— Нормальные у тебя волосы, — фыркает Кай.

И я почему-то тут же прилипаю к нему своим изучающим взглядом.

А он смотрит на неё. И я не вижу в его глазах ничего такого, из-за чего стоило бы ревновать или хотя бы волноваться, но брови его сведены, на лице озадаченность, и в моей груди почему-то покалывает.

Я была полной дурой, потому что однажды спросила у них:

— А кто та таинственная девушка, которая изменила Каю?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 25. Переезд

— Он рассказал тебе? — удивленно спрашивает Марина.

— Она давно умерла, — тихо отвечает Дженна.

— А Кай об этом знает?

Они переглядываются, затем Дженна отвечает:

— Я думаю, да. Он в курсе.

— А мне не сказал.

Я заставляю себя прочувствовать трагедию, где случайная измена привела к гибели ещё не знавшей жизни девушки.

— Она любила его?

— Да, — отвечают мне.

— Тогда почему это случилось?

— По глупости, — повторяют мне то, что я уже знаю.

— Как такое возможно по глупости? — искренне не понимаю.

— В жизни возможно всё, и никогда не знаешь, где именно споткнёшься, — философски открывают мне глаза на сложную действительность, столь отличную от моего идеального мира.

Через неделю я нахожу на диване в гостиной большой старый альбом с фотографиями. На обложке написано имя «Дженна».

— Можно? — спрашиваю у неё.

— Конечно, — отвечает с очень мягкой и дружелюбной, как мне кажется, улыбкой.

Почти все фотографии вначале чёрно-белые, затем появляются и цветные: Дженна у Рождественской ёлки в костюме рыжей лисички, Дженна на Хэллоуин в костюме летучей мышки, Дженна с родителями в Мексике, на пляже, на катке, на площадке перед средней школой. На одном из фото рядом с ней стоит юноша. Очень высокий. И очень зеленоглазый. На следующем снова он — уже парень. И опять они вместе: он смотрит на неё, смеясь, она кривится в камеру. Дальше я ничего не успеваю увидеть, потому что цепкая рука резко выхватывает альбом:

— Какого чёрта?! — шипит на Дженну.

— Мы просто смотрели фотографии, Кай!

— Убери это! — рявкает.

Мне кажется, или он очень зол?

— Кай? — зову, как только мы остаёмся наедине.

— Да?

— Что у Вас было с Дженной?

— Ничего.

— Вообще ничего?

— Ну… кое-что было, а дальше я понял, что эта девушка не моя.

— Как понял?

— Просто понял. Глупо жертвовать дружбой ради того, что никогда не закончится чем-то бо́льшим.

— А что в твоём понимании большее?

— Самое большее — желание иметь от женщины детей, растить и воспитывать их вместе, выпускать из гнезда, стареть рука об руку и также двигаться навстречу смерти, не боясь её и ни о чём не сожалея, потому что самый важный в жизни выбор ты сделал правильно.

И я, святая простота, задаю ему главный свой вопрос:

— А от меня ты хотел бы детей?

И он, подумав, отвечает:

— Да. Троих. Хочу, чтобы ты выносила и дала жизнь троим моим детям. В будущем. За это я обещаю всю свою жизнь носить тебя на руках в прямом и переносном смысле, — говорит, улыбаясь и сияя глазами.

Моим ушам нравился этот мёд настолько, что я верила. И, как показала жизнь, не зря: так всё и было — до определённого момента Кай действительно носил меня на руках. А я без памяти любила его, одурев от чувств настолько, что даже недостатки этого парня казались мне уникальными особенностями, делающими его для меня эксклюзивным, единственным, кого мне захотелось впустить не только в свой мир, но и в своё тело.

Я забеременела неожиданно, не запланированно: мой цикл дал сбой, «опасные» дни, очевидно, случились раньше, чем должны были.

Беременность рушила планы, ломала жизнь и ставила под сомнение мечты и будущее отца ребёнка — Кая. Не было радости на его лице. Он вышел из комнаты, оставив меня наедине с домыслами, которые закономерно закончились слезами, поскольку нет ничего ужаснее мужчины, расстроенного тем фактом, что в твоём теле растёт его ребёнок.

Однако он быстро вернулся, чтобы оправдаться:

— Викки, пойми, для меня, для нас обоих, эта новость слишком неожиданная, чтобы…

— Чтобы что?

— Чтобы заставить себя среагировать правильно! Вовремя…

— Я не буду делать аборт. Я оставлю его.

Раскрываю дверцы его гардеробной и принимаюсь выгребать свои немногочисленные вещи, аккуратно складывая их в стопки на кровати. Его молчание изнуряет. Я оборачиваюсь и вижу, что Кай с потерянным выражением лица смотрит в окно. Он выглядит серым и опустошённым, но именно так, наверное, и выглядят люди, когда расстаются.

Переместив стопки маек, трусов и джинсов в тот же рюкзак, с которым когда-то, как во сне, переселялась сюда, я забрасываю его на плечо и едва успеваю сделать шаг, как межкомнатная дверь громко захлопывается прямо перед моим носом. Я вижу только руку Кая, всей ладонью упирающуюся в дерево двери, потому что он стоит за моей спиной. От его молчаливого дыхания на моём затылке у меня случается мороз по коже, но молчит он не долго:

— Это больно, Викки. Очень больно.

И он не ждёт, пока я спрошу, что именно у него болит, уточняет сам:

— Больно осознавать, что любимая женщина считает тебя ублюдком, способным толкать на убийство.

Мы успели прождать ребёнка ровно две недели. На третью я проснулась с алым пятном на белье. Ультразвук показал, что плод умер ещё три недели назад — когда мы с Каем решали судьбу своего первого чада, у нас его уже не было.