Игроки Господа - [96]

— Когтяра, ты что, бог?

— Чертовски близко к этому. Когда мы провели тот космос через конвульсии со сдвигом и свалили его в кольцо сингулярности, то выжгли себя прямо в субстратный узор. До самого дна. До нулевого Тегмарка. К слову о Древних Разумах. В ясный бесконечный день, приятель, можно увидеть вечность.

Рука Лун — та, что не вцеплялась в меня — погладила его по голове, и оно благодарно приняло ласку, с урчанием зажмурившись, но потом внезапно разозлилось и отбросило пальцы в сторону.

Я спросил:

— Где мои родители? Дрэмен и Анжелина мертвы? Я хочу сказать, их нельзя восстановить?

Когтяра наградил меня долгим загадочным взглядом, урча, словно горшок на плите. Я открыл рот, снова закрыл его. Я осознал, что истинная боль, пылавшая в моей груди, относилась не к отцу с матерью. Для меня они были давным-давно мертвы. Долгие годы я думал, что они погибли. Я смирился с этой потерей. Нет, я тосковал по своей бедной внучатой тетушке Тэнзи, пусть иллюзорной и вымышленной — но чудесной, доброй, заботливой, умной женщине, которую я любил, по-прежнему любил, а она ушла. Я прижался лицом к плечу Лун, услышал, как рвется ткань реальности.

Когда я выпрямился, вытирая глаза, то увидел, что мы стоим на центральной улице делового модного анклава в каком-то городе, который я знал, но никак не мог вспомнить. Мужчина и женщина, одетые в батик, прошли мимо, держась за руки и дружелюбно улыбаясь. Женщина озабоченно посмотрела на меня, заметив красные глаза и печальное выражение, но из вежливости не стала задерживаться, только наклонилась и прошептала что-то на ухо своему спутнику. Весело раскрашенные приземистые машины сновали по улице, паря в метре над мощеной мостовой, открытые по случаю хорошей погоды, заполненные детьми и стариками, а также парочкой бизнесменов, листающих блокноты или рассеянно глядящих на проплывающую мимо жизнь. Мы стояли под белым стальным навесом. В витрине магазина красовалась стеклянная посуда самых невообразимых форм, и солнечные лучи вспыхивали кроваво-красным, травянисто-зеленым, звездно-голубым, ярко-желтым — восхитительно безумные, словно творения Ван Гога. Это был радостный кич, возведенный до постмодерна. На витражном окошке в двери, под старинным колокольчиком, я увидел название магазина: «Герой с тысячью вазами». Тряхнув головой, я улыбнулся и отвернулся, чтобы взглянуть на Когтя. Ангел исчез, прошел сквозь время, как, наверное, любил делать Артуров Мерлин.

— Завязываю с медициной, — сообщил я Лун. К нам приблизился пожилой человек, жующий завернутое в коричневую бумагу сувлаки. Я ощутил аромат мяса, и салата, и томатов, и лука, и, кажется, зеленого перца, а еще йогурта, посыпанного орегано — и все это в турецкой пите. У меня потекли слюнки. Святые небеса, сколько же лет прошло с тех пор, как я в последний раз ел или пил?!

— Умираю от голода, — сказал я. Лун мгновенно спросила у прохожего:

— Простите, сэр, где вы купили это восхитительное кушанье?

— На той стороне дороги, — ответил старый джентльмен с подозрением, которое, впрочем, испарилось, как только он разглядел красоту своей собеседницы — и лишился дара речи, помахав рукой в нужном направлении.

— Спасибо, — Лун покопалась в карманах, нашла квадратные монеты, посмотрела на них. — Никогда раньше такого не видела. Будем надеяться, они сработают.

— Должны, — сказал я. — Когтяра не бросил бы нас без средств к существованию.

Мы перешли дорогу и направились в восточную закусочную. Я выудил из холодильника две ледяные банки пива, открыл их и передал одну Лун.

— А чем займешься? — она слизнула с губ иней.

— Что? А, думаю, философией. Надо прочитать твою книгу о вычислительной онтологии.

— На это у тебя уйдет лет эдак пять или шесть, — но она радостно рассмеялась и снова поцеловала меня в губы, заслужив довольную ухмылку мускулистого парня за стойкой. — Забудь, у тебя есть куча времени. У нас обоих есть куча времени!

Сувлаки оказались великолепны.

Послесловие

Ностальгия — добродетель, странным образом не упоминающаяся в большинстве моральных трудов. И для любителя традиционной научной фантастики она вряд ли является ключом к высочайшему наслаждению этим плодовитым жанром повествования.

Возможно, вам кажется, что НФ должна уносить в абсолютно неожиданные миры, совершенно новые, никем не изведанные. Да, все верно — но верно также и то, что не следует забывать болезненных уроков прошлого. Однако сейчас множество читателей НФ оказываются обмануты нашими весьма внушительными традициями и историей, ведь немало классических текстов так и не попадает в печать. Я надеюсь, что для тех, кто знает и любит старые чудеса, этот роман оживит дорогие сердцу воспоминания. Остальных же, быть может, он подтолкнет к Роджеру Желязны и Фрицу Лейберу (я определенно был вдохновлен мрачной короткой новеллой «Трижды судьба» Лейбера, написанной им в 1945 году, с ее «вероятностным двигателем» и Древом Иггдрасиль). Оба этих писателя являют собой несравненных поэтических гениев, навечно оставивших след в жанре НФ. Они выше всех нас.

Но верно и то, что традиции нуждаются в обновлении, точно так же, как несколько десятилетий назад, в Золотой век НФ, первые научные фантасты открыли дверь в неизведанную доселе область, в которой наука и фантастика слились воедино. Считается, что эта легендарная Эпоха длилась с конца 30-х до середины 40-х годов XX века, однако я думаю, что истинного расцвета НФ достигла в 1953 году, больше пятидесяти лет назад. В тот самый год расшифровали структуру ДНК. В последующие десятилетия мы наблюдали гигантские, неправдоподобные прорывы в науке и технологиях — компьютерных, геномных, космологии, квантовой теории.