Август
Однако, для меня все началось с Тэнзи.
Я изучал медицину, отнюдь не философию, где-то миллион лет тому назад, когда только вернулся в Австралию из Чикаго. Я страстно влюбился, потом охладел, играл какую-то музыку, учился, как собака — и в конце третьего года моих академических изысканий внучатая тетушка Тэнзи, вместе с которой я жил в большом пустом доме после исчезновения моих родителей в небе над Таиландом, полностью выбила меня из колеи, когда я вернулся с заработков в пустошах. Работа состояла в присмотре за огромными стадами коров и овец, бродящими по огромным высохшим лугам, в размере ничуть не уступавшим маленькой европейской стране. Сегодня для этого больше не используют лошадей, предпочитая им вертолеты и внедорожники. Я научился сгонять несколько тысяч голов скота, восседая на 800-кубовом мотоцикле «сузуки», поджаром, точно борзая. Ослепительным летним днем, когда температура достигла сорок одного градуса по Цельсию (и который в Чикаго считался Днем зимы — точнее, будет считаться таковым, как только закончится 33 декабря), я вместе с другими загонщиками и парочкой страстно желанных загонщиц угостился традиционной пресной лепешкой и ромовым пирогом, пил ром и «колу», и распевал душещипательные песни. Вот он, американский Запад. Нет ничего кошмарнее, чем видеть, как три черных пастуха-аборигена, чьи предки жили здесь еще пятьдесят тысяч лет назад, горланят «The Streets of Laredo», причем с абсолютно естественным провинциальным южноамериканским акцентом. Как услышали по радио, так и запомнили.
В конце января, я вернулся домой — причем дорога заняла весь день и большую часть ночи — на стареньком полноприводном «паджеро», который по счастливой случайности выиграл в покер, с пачками не облагаемой налогом наличности, запрятанными в высоких ботинках. В придорожном магазинчике купил бутылку рома для себя, на память о старых добрых временах, и бутылку хорошего шерри для тетушки Тэнзи. Дугальд О’Брайен, старый тетушкин золотистый Лабрадор, радостно встретил меня у ворот, виляя хвостом. И как ему это только удавалось? Каким-то загадочным образом он всегда знал, когда я вернусь, и приветствовал меня со всей своей незатейливой, счастливой привязанностью. Быть может, это тетушка науськивала его при помощи оккультных сил.
— Добрый Ду, парень! — сказал я. — И тебе того же! — после чего почесал его уши, потом присел на корточки, чтобы крепко обнять, бросив на землю рюкзак, но осторожно держа бутылки. Бедняга старел и слегка прихрамывал на одну ногу, бредя за мной в дом.
Расслабляющие ароматы тетушкиного жилища приветствовали меня, словно теплые воспоминания. Я смутился, потому что был ужасно грязен и, без сомнения, вонял не хуже скунса. Нашел тетушку на кухне, чмокнул в щеку, оставив объятия на потом, и сообщил, что иду наверх принять душ. Она взяла пульт испачканной в муке рукой и выключила телевизор.
— Прости, дорогой, но ничего не получится.
— А? — я замер на середине лестницы. Я проехал полторы тысячи километров, останавливаясь только на заправках, оцепенел от усталости, у меня перед глазами все двоилось.
Внучатая тетушка Тэнзи принялась вырезать из густого теста сердечки с помощью специальной формочки. Она посмотрела на меня широко раскрытыми прозрачно-голубыми — совершенно искренними — глазами:
— Сегодня субботняя ночь.
— Точнее, то, что от нее осталось. Я знаю, что должен позвонить народу и отправиться куда-нибудь, Тэнзи, но я смертельно устал. Думаю, что хорошенько отмокну, а потом просто упаду в…
— Нет, дорогой, об этом я и говорю. Ты не можешь принять душ наверху. В последнее время каждую субботнюю ночь в ванной появляется труп.
Я осторожно спустился обратно по лестнице, не говоря не слова, налил себе чашку кофе и стал ждать. Тэнзи поколдовала с клубничным джемом, поставила противень в разогретую печь, принялась замешивать тесто для булочек. Она пекла лучшие тартинки с джемом со времен Королевы червей, и, подозреваю, сам я давно превратился в Валета, так как за прошедшие годы поглотил неимоверное их количество. Тетушка устроилась на трехногом табурете возле массивного дубового кухонного стола, раскатывая аморфный комок теста старомодной скалкой. Как обычно, она действовала легко и бессознательно: это была тантра, не менее грациозная и непроизвольная, чем мое боевое искусство ката во времена службы. Бессмысленная, как старая наседка, внучатая тетушка Тэнзи — и такая же усердная.
Через некоторое время я произнес:
— Значит, я не могу сегодня вымыться, потому что у тебя в ванной покойник, — в любом другом случае я бы расхохотался или выдал какое-нибудь издевательство, однако информация исходила от тетушки Тэнзи, а ведь ей, хрупкой, как драгоценный стеклянный сосуд, было уже за восемьдесят.
