Игрок - [25]

***

Я хорошо помню тот день — воскресенье, 8 сентября, — когда стало известно о "намагиченных" бомбах. Большой зал гудел от слухов и обсуждений, экстренный выпуск "Пророка" выдирали друг у друга из рук, а те ученики, чьи родители жили в больших городах, даже не пошли на завтрак, торопясь занять очередь в совятне. Преподаватели озабоченно перешептывались, а во время обеда внезапно появился Дамблдор. В простой военной мантии без знаков различия, с непривычно короткими волосами и аккуратно подстриженной бородой он казался намного моложе. Он быстро прошел по залу, на ходу здороваясь со студентами, и поднялся на возвышение, а потом шепотом долго говорил о чем-то с Диппетом. В понедельник занятия отменили — все преподаватели были заняты укреплением магической защиты Хогвартса.

Кто-то из старост принес слух, что готовится эвакуация школы "в случае чего". После этого наш курс разделился на скептиков и оптимистов.

— Ну, Шотландию-то вроде пока не бомбят, сюда не доберутся, — рассуждал Эйвери.

— Если начнется вторжение Гриндельвальда, на Хогвартс нацелятся в первую очередь, — срезал его Том. — Кто мешает им аппарировать, куда они захотят?

— В газетах пишут, что нападения не будет...

— В газетах могут писать что угодно.

Против ожиданий с ним вдруг согласился и Блэк, который обычно не интересовался нашими разговорами.

— Надо попробовать послушать, что говорят... с другой стороны.

— Это как? — заинтересовался Розье.

— Просто. Через приемник волшебного радио. Мне из дома прислали. В Берлине есть такой лорд Хауди, который каждую ночь вещает на Англию. Конечно, он предатель, но иногда рассказывает, например, где маглы будут бомбить в этот раз, и почти никогда не ошибается. Моя мама часто его слушает.

Так мы стали подпольными радиолюбителями. Хауди в то время был известной личностью. Разумеется, он был никакой не лорд — после войны выяснилось, что он американец, учившийся в свое время в Хогвартсе и потом подвизавшийся в одном из театров в районе Косого переулка. В тридцать девятом он эмигрировал в Германию и с тех пор стал пропагандистом Гриндельвальда. Многие волшебники, заставшие те годы, помнят его голос — слегка гнусавый, старательно выговаривающий слова так, как это делают в высшем обществе (что ему никогда как следует не удавалось), и произносящий согласные с придыханием: "Ховорит Хермания...", за что Хауди и получил свое прозвище.

Тем не менее, слушать его было интересно, в этом было что-то завораживающее. Голос, пробивающийся через треск и шипение с той стороны Канала; то грубоватые, то забавные подшучивания над нашим Министерством, новости о последних бомбежках, которых часто не было в "Пророке"... У нас в подземельях радио не ловилось, поэтому мы тайком выбирались ночью на первый этаж, в какой-нибудь пустой класс, и там слушали сорокаминутную передачу, наложив на дверь заглушающее заклятие.

Ночь 15 сентября была ясная, лунная, теплая. Я запомнил ее потому, что Хауди тогда превзошел самого себя, рассказывая, как Гриндельвальд принесет свободу волшебникам всего мира, и призывая английское магическое сообщество присоединиться к братской Германии. Мы сидели в полной темноте — только мигал зеленый огонек на панели радиоприемника. У меня затекли колени, которыми я опирался о жесткий деревянный стул. Альфард время от времени принимался крутить ручку настройки. Том сидел на подоконнике, подняв раму, и смотрел на улицу.

— Мне кажется, что-то будет, — сказал Альфард, когда Хауди, наконец, отключился. — Что-то он сегодня разошелся.

— Может, ему там выдали усиленный паек, вот он на радостях и...

Эйвери уже толкнул тяжелую дверь класса и на цыпочках вышел в коридор. Стараясь не шуметь, мы цепочкой двинулись следом, как вдруг на выходе в холл Тим резко остановился и дернулся назад, но было поздно — нас заметили.

Несмотря на вечернее время, холл был освещен, и в нем столпилось с дюжину незнакомых волшебников в военных мантиях. С ними разговаривали Диппет и Флитвик. Услышав шум, все, как по команде, повернулись в нашу сторону. Мы застыли на месте и тупо молчали. Положение было серьезное — ночные хождения по Хогвартсу в те времена строго карались, а если бы еще выяснилось, что мы ушли из факультетской спальни, чтобы без помех послушать агента врага...

Но Диппет не стал ни ругать нас, ни даже выяснять, что мы делали, а только озабоченно сказал:

— Нечего бродить в такое время по школе. Ну-ка, скорей по спальням! Быстрей, быстрей, ребята!

Мы не стали дожидаться, пока он передумает, и побежали в подземелье, перепрыгивая через ступеньки. Я шел последним и перед тем, как спускаться, обернулся. Старший группы все еще совещался с преподавателями, и лицо у него было совсем нерадостное. Большинство военных, подчиняясь команде, уже устремились куда-то вверх по лестницам, а несколько человек направились патрулировать пришкольную территорию.

Было ясно, что происходит что-то нехорошее, и мы полночи не спали — сидели в гостиной в ожидании воя сирены. Но все было тихо.

Утром мы проспали завтрак. Я только-только выбрался из кровати и, зевая, смотрел в окно — с утра, кажется, были заморозки, и трава пожухла, а от ветра по озеру шла легкая рябь. В это время к нам зашел с новостями Долохов.