Игрок - [21]

Платформу 9 и ¾ в день отправления Хогвартс-экспресса патрулировал аврорский наряд. У мамы глаза были на мокром месте, а у папы к тому времени все чаще становилось плохо с сердцем. Он выглядел постаревшим и осунувшимся и даже на платформе время от времени пил сердечное зелье, остро пахнущее наперстянкой. Я не хотел уезжать в школу и оставлять родителей, когда со дня на день может начаться вторжение. Случись что — как я доберусь за двести миль из Хогвартса домой? Попробовал поговорить с отцом, но он и слушать ничего не захотел. Заявил, что напишет, если мне нужно будет вернуться.

Под конец он попробовал улыбнуться, но губы не слушались; тогда он погладил меня по щеке, а я поцеловал его сухую, странно холодную в такой жаркий день руку. В вагон я впрыгнул в последний момент, а когда обернулся, родителей уже не увидел — их скрыли клубы паровозного дыма. Поезд дал пронзительный гудок и тронулся; пол подрагивал у меня под ногами, а мимо проплывали крашенные белой краской столбы на платформе, скамейки и круглый большой циферблат часов, показывавший одиннадцать ровно.

  Глава 6

Хогвартс-экспресс в этот раз сопровождал небольшой наряд Сил Самообороны. Впрочем, незнакомые взрослые в военных мантиях не особенно нам досаждали — прошлись разок по вагонам, а потом, видно, отправились к машинисту или еще куда-то пить пиво и решать кроссворды, в ожидании, пока поезд прибудет в Хогсмид.

За окном неслись лондонские пригороды, а у нас в купе набилось полно народу. Альфард привел знакомиться своих братьев — родного и троюродного, — которые в этом году поступали в школу и которых он опекал, как курица-наседка. Они показались мне очень похожими — привычные блэковские брови вразлет, тонкие губы, — и я первое время никак не мог запомнить, кто есть кто. Потом выучил все же, что Сигнус поменьше, пошустрее и слегка лопоухий, а второй, который держится увереннее, но из-за чуть выдающихся скул и тяжеловатого подбородка напоминает волчонка, — это Орион.

С Розье в этом году ехала младшая сестра, Друэлла. Впрочем, вела она себя так, будто была старше Колина лет на пять, — постоянно шпыняла его, одергивала на нем мантию, выискивала пятна на одежде, покрикивала, чтобы не сутулился и не вертелся. Мне Друэлла холодно кивнула, по-взрослому поджав губы. Наверное, все не могла простить, что мы не брали ее в наши игры и прогоняли, чтобы не лазала с нами по опасным местам. Глаза у нее были такие же, как у Колина, — светлые, почти прозрачные, — и волосы ясного соломенного цвета.

Колин всю дорогу болтал без умолку и раз сто повторил, что его родители наверняка уедут из Корнуолла — не дураки же они, чтобы оставаться там, где бомбят каждую ночь. Мне показалось, что он сам себя в этом убеждал. Друэлла время от времени прижимала пальцы к вискам и говорила раздраженным тоном взрослой женщины:

— Когда же ты замолчишь?!

Потом Колина понесло про бомбу, которая разорвалась чуть ли не у них в саду. Он тогда подобрал несколько осколков, но родители потом нашли их и уничтожили. Один, правда, удалось припрятать, и теперь Колин полез в чемодан и с гордостью продемонстрировал нам искореженный обломок металла.

— Дурак, — сказала Друэлла и пересела ближе к двери в коридор, чтобы рассмотреть проходивших мимо старшекурсниц.

Осколок бомбы был неожиданно тяжелым и неприятно холодил ладонь. Его рассматривали все по очереди.

Все, кроме Тома, — тот смотрел в окно и почти всю дорогу молчал.

***

Когда снаружи стало темнеть, на окнах опустились тяжелые шторы затемнения. Мы этого ждали, но все равно было непривычно. На станции в Хогсмиде тоже было темно. Фонари, закрытые по бокам уродливыми металлическими колпаками, светились так тускло, что в шаге от них уже ничего было не разглядеть. Из окна кареты, подпрыгивавшей на тряской дороге от станции, Хогвартс в этот раз был виден только как плотная черная масса на фоне ночного неба. Когда тяжелая входная дверь со скрипом открылась и на землю упал прямоугольник густого желтого света, я даже зажмурился.

Большой зал выглядел, как обычно. Низко висели на заколдованном потолке большие, холодные сентябрьские звезды. Казалось, что можно дотянуться и потрогать. Все было так привычно и неизменно, что даже дико становилось — будто и не война. Хотя нет — кое-что стало другим: на столах лежали только вилки и ножи, а привычных золотых тарелок не было, поэтому царапины и щербинки на гладкой деревянной поверхности бросались в глаза.

Перед распределительным табуретом собралась странно большая толпа. Приглядевшись, я заметил, что, кроме первокурсников в школьных мантиях, в сторонке жались друг к другу несколько детей в разномастной одежде. Кто-то даже в магловской рубашке. Они были разного возраста, а одна девица очень высокая, настоящая дылда.

Я попробовал было спросить у Альфарда, кто это, но он только качнул головой — не знаю, мол, — и сел, напряженно вытянувшись в струнку и разглядывая табурет со шляпой. Он успокоился и расслабился, только когда "Блэк, Сигнус" и "Блэк, Орион" благополучно распредилились в Слизерин. Пересел к братьям и больше от них не отходил. Чуть позже за слизеринский стол отправилась и Друэлла. Проходя мимо брата, она наставительно посмотрела на него и вздернула было нос, но тут же крутанулась на каблуках и неблаговоспитанно зашипела: "Идиот!", когда Колин дернул ее за косу.