Играем Горького - [31]

"Видела я его по телевизору, - с неприязнью сказала Настя, когда Телка повесила трубку и наспех рассказала, в чем дело. - Старая, испитая рожа, вся испещренная пороками. Вы нужны ему как рекламная сенсация: старик Бузони вдруг клонировал взрослую красавицу-дочь. Он будет купаться в лучах вашей юной красоты... Ах, Нателлочка, чует мое сердце, он вас погубит". Она, кажется, готова была расплакаться. Обняла Телку, прижала ее голову к свой худой груди, и Телка, утешая, погладила ее по старческой веснушчатой руке. Убегая, сказала, что всё это пока пустые разговоры, и она еще сто раз подумает, прежде чем решит что-нибудь.

Господи, Золушка какая-то: Париж, подиум, мировая слава! Кто ж не мечтал об этом? Да вот она как раз и не мечтала. И сейчас не мечтает. Всегда хотела одного: быть артисткой в театре, а моделью - нет. И теперь, когда выходит на подиум - ради денег! -представляет себе, что участвует в спектакле, где ей досталась роль модели. И роль эта ей неинтересна - скучная работа, актеру делать нечего...

Когда Телка училась в десятом классе и занималась в студии при театре, где, кстати, и мама преподавала сценическое движение, другом мамы был видный предприниматель межобластного масштаба. Среди прочего он был спонсором конкурса "Мисс Нечерноземье", и мама почти ежедневно упорно и настойчиво заводила разговор о том, что Телке необходимо участвовать в конкурсе - и, конечно же, победить! - уж об этом друг-спонсор должен был позаботиться. Именно ему принадлежала мысль о том, что быть женщиной, быть красавицей это профессия, которая подразумевает рассчитанное движение вверх по лестнице успеха. "Карьеру красавицы надо начинать с юности", - вторила мама, сидя перед зеркалом и размазывая по стареющему лицу раздавленные ягоды земляники, или тертую морковь, или деревенскую сметану - в зависимости от сезона. Она полагала, что ее собственная карьера еще далеко не закончена.

Телке же все эти конкурсы красоты, эти дефиле по пыльной сцене зимой в купальниках казались каким-то убогим зрелищем, жалким занятием, близким проституции, нищенским выпрашиванием благосклонности - даже и не у публики, а у дяденек типа маминого дружка. Да шли бы они подальше! К семнадцати годам она была уже совершенно погружена в атмосферу театра, в атмосферу великого искусства: вместе с другими студийцами она выходила на сцену в массовке, да и без этого всякий вечер была здесь, в театре, и из-за кулис или из пустой ложи внимательно смотрела, как работают - именно работают! - актеры, в том числе и ее мать, опытная актриса, отлично владеющая техникой. Здесь Телка рано поняла, что на сцену выходят не показывать себя (ей это было бы отвратительно), а именно работать, то есть некоторыми сознательными действиями превращать себя в кого-то или во что-то, кем или чем ты не был до того, как появился из-за кулис: в Джульетту, в Вассу Железнову, в лошадь, как в "Холстомере", или даже в отвратительное насекомое, как у Кафки. Она хотела быть и Джульеттой, и отвратительным насекомым. Она хотела быть актрисой: она поняла, что так работать, убеждая зрителя в реальности того, что он видит на сцене, - это и есть ее призвание.

В свой последний школьный год она начала - вполне сознательно, почувствовав, что пора, - роман с юным выпускником московского Щукинского училища, который каким-то образом на целый год застрял в их городе и даже жил прямо в театре, в переоборудованной на скорую руку грим-уборной, куда Телка и забегала к нему после школьных уроков, чтобы, жевательной резинкой залепив замочную скважину, быстро раздеться, лечь в постель, укрыться каким-то колючим солдатским одеялом, выданным юному актеру из театрального реквизита, и смотреть, как ее мальчик (уже артист, Тузенбаха играет!) не торопясь, с достоинством укладывает на стул свои брюки... Неумелые ласки юного актера оставляли ее довольно равнодушной, но она хорошо понимала, что сексуальные отношения - важная часть жизни. И уж точно - жизни театральной. И хотела быть как все.

Мамин друг в конце концов смирился с тем, что "мисс мира" из Телки сделать не удастся, и согласился назначить ей за счет компании персональную стипендию для учебы в Москве - как юному дарованию областного масштаба... Этот, в общем-то, добрый и простодушный, но по-русски совершенно безалаберный и безответственный мужик, бывший в советские времена скромным агентом по снабжению, воспользовавшись неразберихой, царившей в законодательстве и в умах, ловко построил обширную финансовую пирамиду и получил практически в единоличное распоряжение огромные деньги. Тут же открылась вся широта его натуры, и он предался безудержному меценатству: выделил грант для симфонического оркестра областной филармонии, назначил стипендии лучшим ученикам местного музучилища, десятками скупал для своего офиса картины русского авангарда (говорят, ему даже впарили один из фальшивых "Черных квадратов").

Страдая в тяжелой форме русской национальной болезнью - щедростью за чужой счет (так писали потом в газете), этот "новый русский областного масштаба" оформил любимую женщину (конечно же, Телкину мать) в свой инвестиционный фонд бухгалтером, купив ей за счет фонда прекрасную двухкомнатную квартиру в центре города. Впрочем, когда компаньоны, стремясь упрятать концы в воду, взорвали его в новом "шестисотом Мерседесе", квартиру у мамы отобрали. Но к тому времени Телка уже год проучилась в Москве, а мама вскоре вышла замуж за майора из пожарной инспекции, у которого было три квартиры в городе (две из них он оставил прежней жене и детям) и дом в пригородной курортной зоне. Однако майор оказался человеком прижимистым и Телке высылать деньги отказался. Телка была уже на втором курсе, успела осмотреться в Москве и вскоре нашла какие-то возможности для приработка, например, на подиуме в Доме моделей.