— Алекс Рестарик имел возможность убить Кристиана Гэлбрандсена. Он был один в машине… между сторожкой и домом. А Стефан?
— Стефан был с нами в холле. Поведение Алекса мне не нравится. Он становится все вульгарнее, думаю, что ведет беспорядочную жизнь, но, по правде говоря, я не представляю его убийцей. Да и зачем ему было убивать моего брата?
— Мы все постоянно возвращаемся к этому вопросу, — заметил инспектор Карри. — Что такого мог знать Кристиан Гэлбрандсен про некоего икса, чтобы тот… счел необходимым убить его?
— Вот именно! — с неожиданной живостью воскликнула миссис Смит. — И наверняка убийца — Уолтер Хадд! Какой ужас! Какой ужас! И только я одна от всего этого страдаю. Что другим? Никто из присутствующих здесь даже не является родственником Кристиана. Для моей матери он был всего лишь взрослым пасынком. Не было родства и между ним и Джиной. Но мне он приходился братом!
— Сводным братом, — уточнил инспектор.
— Да, сводным, к тому же он был намного старше меня. Но мы оба Гэлбрандсены!
— Да-да… Я понимаю ваши чувства.
Милдред Смит вышла из комнаты. На глазах у нее блестели слезы. Карри посмотрел на сержанта.
— Она уверена, что убил Уолтер Хадд, и ни на минуту не может представить себе, что это мог сделать кто-то другой.
— А кто знает, может, она и права?
— Ясно только, что все против Уолл и. Подходящая возможность… мотив. Если ему нужны деньги, то смерть бабушки его жены просто необходима. В таком случае Уолли мог рыться в ее лекарствах, а Кристиан Гэлбрандсен — застать его за этим занятием… или каким-то образом узнать об этом. Да. Все прекрасно сходится.
Инспектор умолк и через минуту добавил:
— Хочу все же заметить, что Милдред Смит любит денежки. У нее к ним страсть, как у всех скупых. Но смогла бы она совершить преступление ради денег — вот в чем вопрос?!
— Как все сложно, не правда ли? — сказал сержант Лэйк, почесывая затылок.
— Да, очень сложно, но зато интересно. Мне, право, очень хочется узнать… А Джина Хадд, Лэйк? Она, пожалуй, занимает меня больше остальных. У нее якобы плохая память, а может, она просто лжет с такой же легкостью, как дышит.
— Несомненно, — глубокомысленно подтвердил Лэйк.
Часть 4. Инспектор находит оружие
«Как трудно представить себе человека, основываясь лишь на том, что о нем рассказывают», — думалось инспектору Карри. Он видел перед собой Эдгара Лоусона, о котором столько людей говорили ему с самого утра. Их впечатления столь разительно не совпадали с его собственным, что становилось смешно.
Эдгар не казался ему ни «странным», ни «наглым», ни даже «ненормальным». Инспектор видел перед собой самого обычного юношу, очень расстроенного и выглядевшего почти таким же униженным, как Урия Гип[2]. Совсем юный, весьма заурядный и довольно жалкий, он хотел поскорее ответить на все задаваемые вопросы и беспрерывно рассыпался в извинениях.
— Я понимаю, что поступил очень плохо. Сам не знаю, что на меня нашло. Как я мог устроить эту безобразную сцену? А выстрел? Неужели я стрелял в мистера Серроколда, который был так добр ко мне, так терпелив!
Он непрерывно ломал пальцы, и эти руки с тонкими запястьями тоже вызывали жалость.
— Если меня должны судить, я готов последовать за вами. Я заслужил это. Я признаю себя виновным.
— Никто не подавал на вас жалобу, — сухо ответил инспектор. — У нас нет ни одного свидетельства против вас. По мнению мистера Серроколда, выстрелы были случайными.
— Он весь в этом высказывании! На свете никогда не было человека, столь же доброго, как мистер Серроколд! Я ему обязан всем, и вот как я его отблагодарил за доброту!
— Что заставило вас так поступить?
Казалось, Эдгар пребывал в замешательстве.
— Я вел себя как последний идиот.
— Мне тоже так кажется, — сухо заметил инспектор. — Судя по вашим словам, сказанным мистеру Серроколду в присутствии свидетелей, вы узнали, что он ваш отец. Это правда?
— Нет.
— Откуда у вас возникла эта идея? Вам кто-нибудь подсказал?
Эдгар в смущении зашевелился.
— Мне трудно объяснить вам… Не знаю, с чего начать…
Инспектор ободряюще посмотрел на него.
— Попытайтесь все-таки. Мы не намерены причинять вам неприятности.
— Видите ли, у меня не было нормального детства. Другие ребята смеялись надо мной, потому что у меня не было отца. Они обзывали меня незаконнорожденным… и это была правда. Моя мать почти не бывала трезвой, время от времени к ней приходили мужчины. Я думаю, что моим отцом был какой-нибудь иностранный моряк. Дом наш всегда вызывал у меня отвращение. Сущий ад! Я стал воображать, что мой отец был не простым моряком, а каким-то знаменитым человеком, и что я — законный наследник огромного состояния. Потом я стал учиться в другой школе и там один или два раза я соврал, намекая, будто мой отец был адмиралом. Кончилось тем, что я сам в это поверил и стал, как мне казалось, менее несчастным.
Он помолчал минуту, потом продолжил:
— А потом я придумал еще одну вещь. Я останавливался в отелях и рассказывал там массу всякого вздора. Говорил, что я летчик-истребитель или служу в армейской разведке. Сам не знаю, что со мной происходило. Мне не хотелось никого обманывать, но я не мог себя остановить. Мистер Серроколд и доктор Мэйверик объяснят вам, что это такое. У них есть все соответствующие бумаги.
