Игра в Шекспира - [4]

Владимир. Популярны? Попьюла? О, мистер, кажется, мне все понятно… А я-то думал, что показалось, что просто… Что просто — похож… Получается, это — вы и есть. Не сказал бы, что знаю ваше творчество, но знаю, конечно, хотя не понимаю в этом ни черта… Просто — ни черта. Но вы — уже звезда, вы же не Бронсон, вы говорите со мной и не отшатываетесь. Значит это — двойной знак, двойное понимание. Еся — Бродский, знаете? Не понимаете? — Еся сказал мне, что вскоре и меня будут знать повсеместно, что мировая слава вот-вот — и придет. Но и тогда — вот знак мне, вот модель — быть как вы, мистер, но не как Бронсон… И ведь верно говорят, что если Бог хочет что-то нам сказать — то он общается с нами на языке случайностей. А когда случайность так… Популярна? Попьюла?

Джон. Популярны? Да не то слово! Я же говорю — нельзя было шагу шагнуть! Начиналось форменное безумие: дети, женщины, мужчины — на нас форменным образом набрасывались, разрывали на части. Вы давали автограф одному, а в это время от вашего костюма пытались отодрать пуговицу на память еще с десяток фанатов. Приходилось нанимать охрану, но и она не справлялась. Не справлялась, хоть ты тресни. И я решил уехать. Навсегда. Все рушилось — рушился мой мир, рушилось то, во что я верил, на что надеялся. Прошлое не сулило будущего, настоящее отвергало прошлое. И была только любовь — больше не было ничего…

Владимир. Любовь… И вы тоже — цеплялись за любовь? Лав?

Джон. Любовь, любовь… Она же тоже меняется, как и мы, мы растем — и любовь растет вместе с нами. Я почти не видел свою мать — но знал, что она есть. Она приходила, да, обнимала меня большими руками — у нее почему-то были большие кисти рук — и смеялась, громко смеялась. И пела мне песни. И у меня была к ней любовь. А потом была другая любовь — к друзьям. К первой жене. К первому сыну. А потом… Потом я встретил женщину, которую полюбил больше, чем самого себя. А теперь нас трое (показывает на пальцах) Я, она и сын. Наш сын. Наш Шон.

Владимир. Шон? Сан? Сын? О, у меня тоже сыновья. Двое. В Москве сейчас. Хорошие ребята, растут. Старший все больше болеет, младший все больше шалит. Хорошие ребята — я вот зашел в магазин, джинсы им купил, игрушки… Я плохой отец, наверное, редко их вижу — реже, чем надо…

Джон. А мой сын — что еще мне надо, кроме него? Знаете, мы с вами сейчас разговариваем именно благодаря ему. Он изменил меня, совсем, наизнанку вывернул. Другим человеком сделал. Совсем другим. Раньше — я говорил! — я бы прогнал вас, обругал, поднял бы воротник и исчез. А сейчас — говорю с вами, несмотря на то, что не понимаю ничего. И вы меня не понимаете… Но мы же как-то говорим… Говорим ведь, да?

Владимир. Йес… Йес… И ведь я понимаю, с кем я говорю. Вот только жаль, что вы не понимаете, с кем вы говорите… Хотя, кто знает, может, и поймете… Когда-нибудь… Сейчас я попробую сказать… Мистер… Сам дей… Ю вилл ремембер энд андестенд виз хум ю токд. Вот… Как-то так…

Джон. Что? Я пойму? Да, наверное… Может, там, у вас в России меня не знают, а вас знают… Но… Но я даже не знаю, что еще сказать… (протягивает Владимиру руку, тот ее пожимает)

Владимир. Спасибо, что выслушали.

Джон. Спасибо, что выслушали.

Владимир. Идемте? Выйдем вместе? Как-то символично будет — порознь пришли, но вместе пойдем. Ну, или я пораньше, а вы попозже. Может, хотите еще посидеть?

Джон. Идите вперед. А я за вами.

Владимир медленно уходит, Джон, чуть помедлив, идет за ним.

В это время к скамейке подходит молодой человек, садится, достает книгу, раскрывает, читает вслух.

Молодой человек. «Если вам на самом деле хочется услышать эту историю, вы, наверно, прежде всего захотите узнать, где я родился, как провел свое дурацкое детство, что делали мои родители до моего рождения, — словом, всю эту давид-копперфилдовскую муть. Но, по правде говоря, мне неохота в этом копаться. Во-первых, скучно, а во-вторых, у моих предков, наверно, случилось бы по два инфаркта на брата, если б я стал болтать про их личные дела. Они этого терпеть не могут, особенно отец. Вообще-то они люди славные, я ничего не говорю, но обидчивые до чертиков. Да я и не собираюсь рассказывать свою автобиографию и всякую такую чушь, просто расскажу ту сумасшедшую историю, которая случилась прошлым рождеством. А потом я чуть не отдал концы, и меня отправили сюда отдыхать и лечиться…»

Затемнение.

Виктория Спиритическая комедия

Действующие лица

Джеки Каллен, молодой человек лет 30, практикующий спиритист (а вернее — аферист)

Фрэнк Питерс, его компаньон и приятель, около 30 лет

Мисс Симпсон, старая дева, около 80 лет

Грегори Вуловиц, брокер, вдовец, около 50 лет

Саманта Коллинз, манекенщица, 18 лет

Юрий Осинский, русский олигарх в международном розыске, а проще говоря — бандит, точный возраст неизвестен, на вид — от 40 до 60 лет

Виктория, призрак, 115 лет, выглядит как девушка лет 25.

Майкл, ангел, может выглядеть ровно так, как и любые другие ангелы — то есть как угодно

Действие происходит в Лондоне в наши дни.

Картина первая

Пустая гостиная в викторианском английском доме — собственно, здесь и пройдет действие всей нашей истории. Мебель затянута белыми чехлами — все довольно запущенно. Между мебелью ходит Виктория — она одета во все белое, похоронный венчик в волосах, что и неудивительно — она призрак.