Игра в метаморфозы - [98]

А потом она упала.

Она уже добежала до того самого угла стены, за которым он исчез, как внезапно попала ступней в какую-то ямку, и инерция протащила ее вперед.

Снова прозвучал выстрел…

Лусия услышала свист: пуля на этот раз прошла очень близко. Падение спасло ее, потому что, дернувшись вперед, она упала на колено. Щиколотку пронзила острая боль. Вывих. И тут она увидела Улисса.

Он стоял шагах в пяти от нее на краю террасы, повернувшись спиной к пустоте. Пистолет был нацелен на нее.

И тогда Лусия все поняла. Что все кончено. Что вот тут и прекратится ее жизнь. Падая, она выронила «Беретту». Какая идиотская смерть… Улисс смотрел на нее, но она не видела его глаз: лицо закрывал капюшон. Сквозь дождь она различала только высокий темный силуэт и отблеск света на стволе пистолета. Чего он ждал?

Да стреляй же ты, и пусть все кончится.

Лусия слышала его дыхание и дрожала всем телом. Одна часть ее сознания замерла и ждала фатального выстрела, а другая работала на полную катушку. Она принялась считать.

Один.

В голове промелькнула мысль об Альваро. Своего сына она больше не увидит. Он вырастет без нее.

Два.

Она подумала о Рафаэле. Никто не будет плакать по ней. Никто? Ну, может быть, Пенья и Ариас погорюют немного, вспоминая ее дела, а может, даже сложат о ней что-то вроде легенды. Наверное, мать и сестра тоже поплачут. И Адриан. И Альваро, конечно. В ночном небе слышались раскаты грома. Она вздохнула.

Три.

Господи, чего он ждет? Дыхание у нее участилось. Дождевая вода попала в горло, она закашлялась и еще раз вытерла лицо.

Он что, приходит в возбуждение, оттягивая момент выстрела? Ему приятно видеть ее совершенно беззащитной у своих ног? Наверное, такие как он всегда упиваются страхом своих жертв. И наслаждаются своим всемогуществом. Потому и оттягивают развязку.

И вдруг в ней словно что-то щелкнуло.

Она ощутила, как ее захлестнула волна бешенства и отчаяния, воля собралась в кулак, и дальше ее уже, как раненого зверя, повел инстинкт выживания. Все, она перешла на «автопилот», и все мышцы уже напряглись, хотя она даже пальцем для этого не пошевелила.

В следующий миг Лусия дважды, насколько могла стремительно, перекатилась по крыше.

И сразу услышала выстрелы. Он наконец-то решился стрелять. Слишком поздно. Она бросилась к нему, вытянув руки, и в три прыжка оказалась сверху, как раз в тот момент, когда он начал целиться.

На этот раз пуля пробила ее плечо.

А он улетел. В буквальном смысле слова.

Улетел в оранжевое небо Саламанки. Он планировал, почти красиво раскинув руки. Как Рафаэль… Полет закончился шестью этажами ниже глухим ударом о тротуар.

Лусия подошла к краю крыши, держась за плечо, которое начало гореть. Это было хорошим признаком: значит, она жива.

Внизу виднелось распростертое тело. На улице не было ни души. И ни один любопытный прохожий не обратил внимания на неподвижную фигуру, лежащую в неестественной позе, вывернув под неестественным углом правую руку и левую ногу. И уж совсем странную позицию занимала голова. Из-под нее растекалась лужа крови, которую сразу смывал поток дождя.

Улисс Джойс умер, как и жил: в одиночестве.

Лусия попыталась пошевелить раненой рукой. Боль была резкая, но вполне терпимая. Это означало, что пуля не задела ни кости, ни какой-нибудь глубокой мышцы.

Откуда-то слышался панический голос Саломона, который звал ее. Он орал так громко, что, казалось, рискует порвать себе связки.

Ей пришлось проделать весь путь в обратном направлении. Саломон, стоя на террасе, наблюдал, как она подходит, и улыбка его становилась все шире. Он помог ей взобраться на террасу, обнял и прижал к себе. Ее била крупная дрожь, и сейчас она не смогла бы сказать, была ли это дрожь от облегчения, от пережитого страха или от боли.

Дождь обрушивался на них сверху, бил по головам, смывая кровь, усталость и грехи.

– Он мертв, – сказала Лусия.

– А ты ранена.

– Пустяки, царапина.

Больше они не говорили ни слова. И Лусия не могла бы сказать, сколько они простояли вот так под струями дождя, дрожа и прижавшись друг к другу. Гром эхом отзывался в ночи на удары ее сердца.

59

Вечер пятницы

У входа в театр Саломон Борхес разговаривал с двумя пожилыми мужчинами в костюмах, при галстуках и в зимних пальто – должно быть, какими-то влиятельными персонами из университета.

Было около семи часов вечера. Лусия торопливо пробралась сквозь толпу к дверям. В вестибюле теснились профессора, студенты, зеваки, официальные лица. Вечерние платья, искусственные и настоящие меха, и даже галстуки-бабочки… Можно было подумать, что все явились в театр. Да, в конце концов, разве это был не театр?

Маленькая площадь Лисео почернела от собравшейся толпы. Лусия подумала, что новости разносятся по Саламанке очень быстро, и войти в театр смогут далеко не все.

Здесь было и телевидение. Два информационных канала прислали небольшие мобильные группы с облегченным оборудованием: времена изменились.

Весь день ее не покидало одно ощущение, что в этот вечер она оказалась на своем месте и сделала все, что было нужно сделать. Нынче Лусия купила себе легкое не по сезону платье в магазине «Зара» и подкрасилась чуть ярче обычного. За несколько часов до этого начальство довело свое решение до сведения Пеньи, а тот довел до ее сведения. Наверху не только желали, чтобы пресс-конференция состоялась, но чтобы в ней принял участие ЦОП.