Игра в диагноз - [12]

Оказалось, доктора зовут Тамарой Степановной; оказалось, работает она реаниматором в больнице небольшого города.

Реаниматору Борис Дмитриевич, по своим представлениям, позволял иметь столь же проницательный клинический глаз, заодно он порадовался отсутствию болтливости у местных сестер, высказался комплиментарно о профессиональной проницательности коллеги и тем не менее стал чему-то и почему-то возражать, кокетливо скрывая свою принадлежность к врачебному ордену. Однако по возражениям, вопросам, ответам его Тамара Степановна легко смогла определить их профессиональную общность, о чем и сообщила ему, смяв окончательно все запирательства. Но в своем разговоре он не обнаруживал симптоматики, специфической лишь для хирурга, и ей пришлось прямо задать вопрос о его узкой специальности. Борис Дмитриевич не стал доводить игру до абсурда и сообщил, чем занимается.

После еды они сели на диванчике в коридоре и разговаривали про свои больницы, про то, что оперируют там, в их городе, и что оперирует Борис Дмитриевич, и, конечно, про то, что «вот у нас в Будеёвицах…». В общем, все, как и полагается между людьми одного дела, когда мимолетное знакомство не позволяет перейти на более общие или более личные темы.

Тамара Степановна была относительно молода, по крайней мере лет на десять моложе его; короткие рыжеватые волосы красиво растрепаны, рот большой, что, по мнению Бориса Дмитриевича, украшает женщину, во всяком случае, в той, здоровой жизни ему нравились женщины с большими ртами. И тоже большие, чуть излишне кругловатые, чуть настырно выпуклые глаза серого цвета смотрели с улыбкой, доброжелательством и немного с наглецой. Небольничный голубой халатик был игриво перехвачен пояском, подчеркивая не столько талию, сколько то, что было ниже ее. Походка, манера двигаться не соответствовала ситуации, в которой оба они сейчас находились.

Борис Дмитриевич был несколько смущен и потому постеснялся спросить о причине, приведшей ее в нейрохирургическое отделение. Во время прогулки по коридору, в течение всего разговора за едой, на диванчике при спокойной беседе он следил за дикцией, за движениями, за походкой, изучал мимику, цвет кожи, глаза — диагноз был неясен. Никакой асимметрии лица или движений, речь не нарушена, мышление и слова адекватны разговору. Походка… Походка прекрасная, может, даже слишком хорошая, хоть и не совсем уместная для этой, так сказать, обители болей и страданий. Но он не мог признать и походку неадекватной их беседе. Может, такое впечатление создавали не столько движения тела, сколько поясок, удивительно странно перехватывающий талию. Но, с другой стороны, может быть, ничего удивительного и необычного ни в пояске, ни в походке не было, а просто Борис Дмитриевич впервые в жизни посмотрел правильно на женщину вообще, и на походку ее, и на одежду; посмотрел с той самой необходимой колокольни, несмотря на свою насыщенную мужскую жизнь в прошлом, впервые посмотрел в нужном ракурсе, а может быть, женщина попалась первая, которая умела себя показать?

Смешно! Надо было заболеть, попасть под молот машины, которой он служил вот уже почти четверть века, чтоб поглядеть на лучшие детали мира по-другому. Но вряд ли ему удастся вырваться из привычных представлений о мире, из привычных обязанностей, из привычного отношения к этой машине и из всего, что с ней связано А связаны с этой машиной они оба — как в то время, когда они оба детали этой машины, так и сейчас, когда они детали, обрабатываемые машиной.

Разговор постепенно уходил от медицины. Тамара Степановна сказала, что нестандартность их встречи и знакомства позволяет ей предложить без всякого брудершафта называть ее Тамарой, а ей позволить именовать его Борисом. Это предложение было принято суровым мужчиной с больной поясницей лишь с непременным условием, что отказ от традиционной рюмки не должен вести за собой отказа от поцелуя.

Посмеялись и решили, что все у них впереди.

Диагноз оставался неясен.

Борис Дмитриевич решил не спрашивать ничего у коллег, а постараться поставить диагноз исподволь, так сказать, изучить синдром малых признаков, которые ему удастся углядеть без специального осмотра. Но он, кажется, забыл, что операция его назначена на завтра, — он забыл, что может не успеть. Тем не менее он приступил к диагностике… Задавая разные вопросы, пытался выяснить хоть что-то окольными путями, забыв, что он всего-навсего доктор Ватсон, а Шерлоком Холмсом только стремится быть, да и то в своем хирургическом деле. Выяснил лишь, что в Москве у нее никого нет, приходить к ней некому ни с передачами, ни с помощью, ни с сочувствием и разговорами. Это единственное знание, которое он получил из своего завуалированного допроса; единственный вывод, который он мог сделать, в результате был не медицинским, а организационным.

Дальнейшие прорывы коллеги в дебри диагностики, пусть и обходными путями, Тамара прекратила, сказав, что у них действительно, к сожалению, много еще здесь времени впереди, а пока она пойдет и немного почитает.

Борис Дмитриевич смотрел ей вслед, и никакая сугубо медицинская мысль не рождалась от этой картины в помощь его диагностическим размышлениям, и наоборот, то, что рождалось сейчас в его мозгу, даже несколько отдаляло от врачебной прозорливости, от врачебных забот да и от забот больного.