Игра престолов: прочтение смыслов - [52]

Кроме того, в этой мегасаге у нас присутствует возможность вычитать комментарий по совершенно конкретным событиям в прошлом и в настоящем. Потому что в средневековой Японии борьба за власть в рамках американской политической системы, и российской, и китайской, а топосы всегда одни и те же. Другие институты, конечно же, другие идеологии, религии — представляют собой разницу. Перед нами поэтика борьбы за власть.

Е.В.: Я могу с вами только согласиться, но самое интересное — как политика борьбы за власть соотносится с этикой борьбы за власть? Соотносится ли она вообще с ней?

В.Б.: Мне всё время казалось, что Мартин, ну и сценаристы, которые делали фильм, постоянно проталкивали мысль, что как раз не соотносится. Потому что ты можешь быть рыцарственным, как Нэд Старк, можешь быть предателем, как Теон Грейджой, — и, в общем, хорошо тебе от этого не станет, цели своей ты от этого не достигнешь. Если брать именно материальную историю, то цель выживания и нормального самочувствия гарантирована только всевышней волей сценариста, всевышней волей автора, а всё остальное, в общем-то, не имеет значения. Потому что — ну кто фактически оказывается бессмертен? Тот, кто нужен для развития сюжета. Тот, кто принципиально важен…

Е.В.: Мизинца, они убили Мизинца! Как они могли? Вот не прощу. А Мартин его оставил в живых.

В.Б.: И у него Санса почему-то ещё жива, да.

Е.В.: Ну, она учится потихонечку. Вся в папу, условно.

В.Б.: В общем, мысль такая, что с этикой это не соотносится, но при этом сердцем читатель, зритель остаётся на стороне этичных героев, остаётся на стороне тех, кто хороший, тех, кто рыцарственнее. Я знаю людей, которые узнали, что Нэда Старка убили, и решили дальше не смотреть, потому что здесь обижают. Сага постепенно становится всё более предсказуемой в этом смысле, всё чётче персонажи делятся на хороших и плохих.

Е.В.: А зря.

В.Б.: Это зря, конечно, это вредит истории, но повышает рейтинг.

Е.В.: Я бы вот что добавила. Ведь сам Джордж Мартин признавался по поводу убийства хороших персонажей, что он не смог с первого захода написать эпизод с «красной свадьбой». Он остановился перед ним, потом написал всё, что случилось после, и только после того, как его герои пережили травму, он её создал. Среди нас психологов нет, поэтому мы не будем туда углубляться, но очевидно, что у него есть какие-то собственные травматические ситуации, которые он заставляет переживать своих героев и пытается таким вот образом пережить их сам. Но если мы говорим про этику и если мы упомянули Мизинца, то следующий этап нашего разговора, о котором мне хотелось бы поговорить, — это серые кардиналы. Они же двигатели сюжета — и вот он, мой любимый персонаж и его замечательная цитата, которая есть только в фильме: «Хаос — это лестница». В книге он это не произносит. В книге он говорит о том, что он постоянно апеллирует к метафоре игры престолов, и о том, что если Серсея думает, например, что она игрок престолов, то она всего лишь фигура в этой игре и она очень быстро может об этом узнать. Я попыталась разобраться, кто же убил предшественника Эддарда Старка на посту десницы, и, как стало понятно, складывается совершенно потрясающая картина — его убили все. Потому что наш Нэд грешит на Серсею, грешит на Вариса, о котором будет разговор чуть позже, а на самом деле яд Джону дала Лиза — сестра Кейтлин, и дала она его потому, что её об этом попросил Питер. То есть Мизинец. По-моему, прекрасная история. То есть перед нами человек, который постоянно меняет реальность политическую. Реальность для него абсолютно пластична, люди для него пешки, ну или как бы фигуры, хотя там слово «шахматы», конечно, не употребляется. И возникает вопрос: а применимо ли к нему вообще понятие этики?

В.Б.: Думаю, что нет, потому что недаром же его сделали повелителем борделей. Его специально автор поставил на такое место, где даже вопроса об этике не возникает.

А.М.: То есть исключённых по средневековому принципу.

Е.В.: На самом деле ведь смотрите, что получается. Из какого понимания этики вообще мы всё время исходим в этом разговоре? Сказать «этика» — это всё равно что сказать «поэтика». Поэтик очень много, и пониманий, что такое поэтика, тоже очень много. То есть я думаю, что можем попробовать реконструировать не то, что хотел Мартин, а то, что у него в итоге вышло — в плане того, как он концептуализирует само понятие этики. И в этом смысле мы можем сказать, что он её просто упразднил. То есть мы можем, конечно, кому-то сочувствовать, да, мы можем кому-то, наоборот, не сочувствовать, но от этого никому ни холодно ни жарко, кроме нас самих, которые сочувствуют или не сочувствуют. Соответственно, внутри, и это уже все заметили, просто меняется литературная антропология, к которой мы все привыкли. Обычная литературная, так сказать, антропология в персонаже заключается в том, что персонаж как-то ориентирован относительно ценностной шкалы, которая определёнными маркерами создаётся внутри текста. Соответственно, даже если мы имеем мир полифонический, как, например, у Достоевского, то всё равно ситуация целостности шкалы сохраняется. Что Мартин делает? Он из этого полифонического мира, где у каждого, условно говоря, свои цели, своя правда, взял и убрал вот эту целостную шкалу в любом виде. Соответственно, мы не можем просто говорить о категориях этического относительно целостного мира. И от этого возникает изменение антропологий персонажей, да? Ну вот Серсея. Уж на что гадина просто… Я сейчас говорю не о функциональном аспекте, а вот именно о характеристическом. Когда мы начинаем на неё смотреть, нас просто тошнит.