Игра престолов: прочтение смыслов - [54]

Р.Т.: У него есть, на мой взгляд, основополагающая мысль, что королевство, государство — это вопрос дискурса. Потому что, скажем, в какую-нибудь средневековую эпоху использовали бы термин «королевство». Эти романы и, естественно, эти сами фильмы — они чрезвычайно метафоричны. И то, что герой евнух, не только отсылает нас к целому ряду историй в разных политических культурах, которые мы знаем, — это говорит о том, что он очищен от целого ряда страстей, психологических драйвов. И ещё я хотел сказать следующее: да, я, пожалуй, соглашусь, что Ночной дозор — это такой стационарный фрайкор, в хорошем смысле. И с тем, что Варне есть гарант власти, гарант государственности и, следовательно, цивилизации. Но там есть другая группа, о которой мы еще не говорили: это учёные, которые занимаются собиранием генерации знаний, у них есть свой университет. Опять же, там свои интриги, конечно, свои амбиции, своё честолюбие, — но, кроме этого, они эти свои знания используют догматически. Опять же, как они их используют? Ну, конечно, они врачуют, они занимаются разработкой каких-то военных средств. Но они же и являются источником советов и, если хотите, опять же, некой закодированной идеологии государственности. Потому что их присутствие необходимо в любом из этих семи королевств для того, чтобы это королевство было королевством как структура власти.

М.Ш.: Да, согласна абсолютно. Итак, у нас есть аристократия, у нас есть каста воинов, у нас есть меритократия. Тогда мы перейдём, наконец, к вопросам священничества.

Е.В.: Если мы говорим об этике, то вот то, о чём Ричард сказал, это такая подмена этического политическим. То есть нет отдельного региона этического как некоторого региона валидизации поступка. Критерием валидизации поступка является его политическая рациональность. Для поддержания или восстановления равновесия политического мира любой поступок, который для этого пригоден, как бы этически оправдан.

М.Ш.: Тогда мы немедленно вспоминаем дружно, хором, три-четыре…

Е.В.: Цареубийство?

М.Ш.: Нет. Цель оправдывает средства.

Е.В.: Да, естественно. Я тоже об этом подумала, но мне почему-то кажется, что эта аналогия немножко кривоватая. Поскольку всё-таки то, что я говорю, очень похоже на решение гоббсовской проблемы. А «цель оправдывает средства» — это немножко про другое. Цель для этого надо объективировать.

А.М.: В смысле, что цель настолько объективна, что любые средства — это только моменты, только инструменты, которые оправданы всегда, поскольку это инструмент. Ну как мы можем о молотке говорить, что он делает, даже если вместо молотка действует какой-то живой человек? Мне насчёт этичности другое интересно. Что, когда мы говорим о политизации и этике, допустим, у Мартина, то мы не учитываем следующее: если мы берём в качестве фона, допустим, роман XIX века, то он не менее политичен и антиэтичен, чем то, что мы делаем. Потому что он основан фактически на некоторой политэкономической модели. А именно модели долга, которая и делает некий мир таким вот консистентным, в котором персонажи со своими характерами, нравами, страстями могут работать. То есть мир кантианского или адамсмитовского долга, который надо всеми висит и по сравнению с которым любые чувства являются частными. Целепола-гание, которое позволяет нам сочувствовать героям, цепляет нас именно для того, чтобы мы признали, что в конечном счёте любая политическая система, любая экономическая система — это аромат фактически XIX века и, как это известно хотя бы из Маркса, слепок социально-экономических отношений своего времени. И можно их изучить — именно для того, чтобы мы признались в том числе и в функционировании этой политической экономии. В этом смысле, допустим, литература XIX века полностью политэкономична.

В.Б.: Подождите-подождите. Мне кажется, что Саша всё сказал правильно, но с одной поправкой. Там действительно в этом романе всё это есть, но автор… Условно говоря, роман работает именно потому, что он с этим борется. Роман XIX века, я имею в виду. Про роман XX века я вообще не говорю. Но роман, как бы наоборот, пытается во всё это опустить некую этическую шкалу.

А.М.: Которая — скандал, заметьте. Любой роман, прославивший XIX век, был скандалом.

Е.В.: То есть погрузить в это человеческую субъективность и оправдать ее каким-то способом.

А.М.: И наскандалить одновременно, заметьте.

M.Ш.: Давайте вернёмся к «Игре престолов» и поговорим о Его Воробейшестве и Иерониме Савонароле. Это ловушка, в которую Джордж Мартин нас радостно ловит и в которую я, например, при первом прочтении поймалась мгновенно. Потому что сама идея культа семи богов как части единого целого позволяет провести очевидную аналогию с христианством, и мы это прекрасно понимаем. Но если мы говорим о вожделении к власти, то перед нами есть Иероним Савонарола, который предлагает отказаться от роскошеств и предаться каким-то практикам покаяния. Если же приглядеться, то становится всё очевиднее, что Воробейшество, весь хороший, белый и пушистый, на самом деле стремится к власти, как и все остальные. И ему доставляет абсолютно садистское удовольствие измываться над Серсеей Ланнистер, ковда она к нему попадает. Это показано и в книге и в фильме прекрасно, и самое интересное, на мой взгляд, — это братства, возрождаемые Его Воробейшеством, имени которого мы не знаем. Братство честных бедняков и братство военных немедленно заставляют нас вспомнить тамплиеров, конечно. А честные бедняки — это, скорее всего, может быть связано с крестовым походом детей, но тут надо бы ещё копнуть.