Игра правил - [40]

Глава XIII Сон соседа

Множество опрятно одетых людей со счастливыми лицами в большом закрытом помещении, границы которого находились вне поля зрения. Отчётливо понятен был лишь просторный холл, где и зародилось первоначальное действие. Происходящее напоминало не то ярмарку, не то выставку. Но важный нюанс заключался в том, что отсутствовала привычная для ярмарок и выставок суматоха. Складывалось ощущение осведомлённости каждого участника о своих действиях и целях визита. Да и я как будто бы тоже всё это знал. Состояние комфортное, относительно уверенное. Одет как все и ничем не выделяюсь. Такой расклад придавал дополнительного спокойствия. Прогуливаюсь, рассматриваю красивые нарядные столы, уставленные всякими непонятными штуками. Где-то штуки съедобные, где-то какие-то приспособления неясно для чего… Сажусь за один из столов с изумительными пирожными, и вместе со мной садятся ещё несколько человек. И только мы приготовились приступить к трапезе, как стол, вместе с находящимся под ним полом и стоящими на нём стульями, начал двигаться в сторону большой двери, расположенной в стене неподалеку. Возмущения, как, собственно, и страха, сие событие ни у меня, ни у кого из сидящих за столом не вызвало, лишь ощущение верно происходящего процесса с легким налётом удивления. Процесса, не до конца осмысливаемого, но отчетливо прочувствованного и принимаемого как должное. Мол, «поехали, и правильно!». Двери распахнулись, и за ними показалась аналогичная комната, опять же наполненная людьми. Проехав метров двадцать от входа, стол остановился, и все мои попутчики сошли со своих стульев, словно использовать стол с яствами по назначению не планировалось и всем было известно, что это лишь некий способ передвижения или транспорт, доставляющий до места назначения. К слову сказать, местом назначения не была сама комната, куда мы прибыли. Местом назначения, точнее «целью маршрута», был большой белый куб, метра по три с половиной в гранях. Куб стоял ближе к центру комнаты, и рядом с одной его стороной толпились люди. И судя по моим непродолжительным наблюдениям, толпились они для того, чтобы, пройдя сквозь одну из его сторон, выйти с противоположной. Нюанс заключался в том, что входили в куб обычные нормальные люди, а с другой выходили какие-то надутые гелием пустышки, напоминавшие кукол-манекенов, привязанных к полу, чтобы не улетели. Но эти передвигались самостоятельно, просто имели такой внешний вид. Создавалось впечатление, что, выходя из куба, люди почти полностью теряли вес. Они словно не контролировали свои руки и головы, и те медленно болтались из стороны в сторону. Ноги же, как в замедленной съемке, брели вперед. Было ощущение, что они вот-вот улетят вверх, как гелиевые шарики. Зрелище было жутковатое, и мне стало не по себе ещё и от того факта, что никого, кроме меня, происходящее не смущало. В попытке объяснить для себя происходящее, я подошёл к одному из толпящихся рядом с кубом человеку и поспешил поинтересоваться:

— Что происходит с этими людьми? Почему они так выглядят, когда проходят через куб? И что это вообще за куб такой?

Примечательно, что во сне, когда тебя что-то интересует, то в речи отсутствует вся эта вступительная мишура позолоты этикета и ты сразу переходишь к делу. Произносится вполне чёткий набор сухой конкретики и наступает ожидание ответа.

— Это временный эффект от прохождения через куб тщеславия, — заговорил мой спонтанный собеседник. — Всё в порядке. Через пару минут они вернутся в обычное состояние.

И снова никаких приправочных оборотов — конкретика в ответ на конкретику.

Только вопросов от таких ответов появилось ещё больше. Но все они отходили на второй план против мысли о том, что ведь и мне придется туда идти, раз уж этот диковинный стол меня сюда привез. На мгновение мной овладело неудержимое стремление избежать попадания в этот куб любым способом. Это всё, чего я тогда по-настоящему хотел, и всё, что меня по-настоящему заботило. Какой-то всплеск животного страха, как в момент смертельной опасности, заставлял меня быстро соображать и искать возможности улизнуть от надвигающейся неизбежности. Но, вопреки моим мысленным стараниям, неизбежность надвигалась стремительно и неумолимо.

Как это часто бывает во сне — резкая смена картинки, и вот я уже вместе с группой начинаю сближение со стороной входа в куб. Никакой двери или прохода — передо мной только белая, идеально ровная, глухая стена, которая, по всей видимости, должна быть мной пройдена насквозь… И в самом деле я миновал её без малейших усилий. Но оказался почему-то не внутри куба, а на вершине какой-то огромной пирамиды. Я и группа людей, вошедших вместе со мной, стоим на вершине пирамиды, одетые в золотые доспехи невиданной красоты. Резные расписные пластины не имеют веса, хоть и закрывают всё тело от ступней и до макушки головы, но при этом совершенно не сковывают движений. Вместо восторга или удивления — совершенно другие ощущения. Нет ни страха, ни волнения. Необычное состояние величественного покоя. Словно глубинное осознание абсолютной подконтрольности всего происходящего. Будто всё вокруг — это единый механизм, а ты — ключевое звено в его центре, и все решения всецело зависят от твоей воли. Безграничная власть — и покорность окружающего пространства. Внизу кипела жизнь миллионов людей: они копошились в каком-то тяжелом труде как легионы муравьёв. Взмахи сотен тысяч орудий и гнущиеся от тяжёлых каменных глыб спины. В моей голове не было никаких воспоминаний о прошлом или мыслей о будущем. Из неё в одно мгновение исчезли мысли о передвигающемся по комнате столе и белом кубе. Я проживал только настоящий момент. Я ощущал даже вкус воздуха, имеющего консистенцию именно такую, какую я хотел ощущать. Неведомое ранее состояние тотального всемогущества поглощало меня целиком. Если бы я мог рассуждать или сопоставлять, то я бы наверняка сделал вывод, что власть любого самодержца или монарха за всю известную историю человечества не стоила бы и тысячной доли моей нынешней власти. Никто бы и в самых жадных фантазиях не дерзнул мечтать о подобном величии. Границы моей личности были стёрты непомерным масштабом этого могущества. И чуть было я не растворился в безудержном упоении от всего происходящего, как мой взор упал на одного из людей внизу. И почему-то я увидел его очень близко, как если бы рассматривал в упор. Я видел надрыв его мышц, по которым крупными каплями скатывался пот. Видел дрожащие суставы колен и локтей. Покорёженное от боли лицо, с вырывающимися из глаз редкими слезами, съезжающими на трясущиеся губы стиснутого страданиями рта. Яркое солнце на безоблачном небе, нежно ласкающее меня и нещадно палившее его и выжимающее из него по каплям последние силы. По всем канонам физиологии он давно должен был замертво рухнуть наземь, но, вопреки всему, продолжал идти. И в этот момент я испытал самый ужасный удар в своей жизни, который мне когда-либо приходилось испытывать. Как выстрел в грудь, забивающий дыхательные пути кровью, мне явилось понимание происходящего: этот человек продолжает идти, потому что я так желаю! Все окружающие меня люди идут, куда я хочу, и делают то, что хочу я! Предо мной предстал ужас воли одного человека над жизнями других людей! Меня затрясло, и я в самозабвении ринулся вниз, к этому измождённому человеку. Рыдая и скидывая валуны с его спины, я обнимал его и молил о прощении. Я кричал, что мне это не нужно и всё это не моё! Что я не хочу всего этого, и пусть всё прекратится! Неожиданно для себя я почему-то бросился на землю, начав водить ладонями вокруг, образуя два полукруга с заострением книзу, напоминающих мультяшное сердце. Я делал это снова и снова, продолжая кричать. В центре создаваемой мной фигуры из пыли начало проявляться лицо человека. И человек будто бы был мной, и я почему-то был уверен, что это я. Хотя лицо на проявляющемся рисунке было точно не тем лицом, которое я каждый день видел в зеркале. Я знал, что это я, но я видел, что это не я… Странное чувство. Продолжая выводить в пыли ладонями эту фигуру, я в одно мгновение переместился в совершенно иную локацию. Вот я находился рядом с этим человеком, а подняв голову, обнаружил себя в другом месте. Никаких пирамид и миллионов людей, лишь я один в красочном саду, полном ярких цветов и прекрасных растений. Всё вокруг цветёт и дышит гармоничной свободной жизнью. Ко мне сразу же вернулась память о белом кубе, о комнате, о том, как я оказался в этой пирамиде и что всё это было лишь испытанием, после которого я должен быть выйти с обратной стороны куба надутой воздухом пустышкой. Я понял, что я справился, что я смог пройти это испытание и именно поэтому я здесь! Что я не поддался искушению и остался достойным человеком! И только было я погрузился в эти мысли, как тут же сад вокруг начал быстро увядать: цветы чернели на глазах и сворачивались, растения засыхали и сморщивались, небо, в лучших традициях фильмов ужасов, затягивало тучами, и вместо густой зелёной травы — выступала жёлтая пыль. Та самая злосчастная пыль, по которой я совсем недавно в истерике выводил руками рисунок. Моментальное озарение: «Ещё ничего не закончено, и я не справился, ведь работа со своим тщеславием — это процесс всей жизни, а не одноразовая победа на одном поле боя». Я поддался искушению и возгордился фактом прохождения испытания с пирамидой и снова тем самым окунулся в то же самое болото честолюбия. Тем временем сад увядал всё сильнее и сильнее. Накатило всеобъемлющее чувство сожаления, как будто бы я кого-то очень сильно подвёл, и вместе с тем осознание бесконечности процесса борьбы. Борьбы до тех пор, пока ты жив. Где каждый шаг сопряжён с непреодолимым желанием возвыситься над другими и даже над самим собой. И борьба с этим желанием непосильна для человека. Я всегда слаб, и я всегда проиграю. Ведь даже мысль о том, что я могу победить, уже сама по себе является поражением. И тут я понял, откуда произрастало это неловкое ощущение, я понял, кого именно я подвел, — я подвел того самого себя с рисунка. Того меня, который не я. Не я, потому что я так и не смог и никогда не смогу. Сложно словами описывать возникшие в тот момент мыслеобразы. Видимо, не зря говорят, что существуют вещи, не передающиеся словами. И только после того, как я погрузился в глубины раскаяния и разочарования собой, — сад начал расцветать вновь. Но наблюдая за его восстановлением и цветом пуще прежнего, я думал только о том, как я подвёл и как я всегда буду подводить то лицо с рисунка. То лицо, которое, как я неожиданно понял, было лицом моей некой внутренней энергии. Не лицом физического тела, красующимся на черепной коробке. А именно лицом незримой энергии моего естества. Лицом, поистине великим и прекрасным. Лицом, в сравнении с которым всё моё человеческое существо с его ничтожными стремлениями и помыслами выглядело ущербно и жалко. Ничто не способно было всколыхнуть во мне даже крупицы гордости за себя. Только раскаяние и любовь к тому лицу. Любовь к лицу своей внутренней энергии и глубочайшее раскаяние за то, что я всегда буду его подводить…