Игра правил - [29]

Шрифт
Интервал

Я не стал дожидаться комментария от В и решил вылить всё накопившееся недовольство и несогласие:

— А зачем издеваться над человеком? — пламенно вмешался я. — Зачем после всех наказаний давать человеку возможность падать всё ниже и ниже и разрушать себя из-за непонимания пуще прежнего? Если механизм весь из себя «оптимальный», то разве не оптимально наказывать так, чтобы человек развивался? Не оптимально ли в ответ на разрушение давать человеку чёткое направление по корректировке своих действий в сторону исправления и создания добра? Где логика в мучении человека? Где заявленная оптимальность этого механизма?

— Называть действие МР наказанием — грубейшее из невежеств, — невозмутимо отвечал Мотя. — МР не наказывает человека. МР призывает. Призывает человека делать противоположное его ошибочным действиям. Призывает прекратить разрушение и начать созидание. МР помогает человеку начать делать то, что человеку делать полезно для его же собственной жизни. Почему именно призывает? Потому что ты снова не учитываешь свободы выбора человека. МР не может надавить на человека таким образом, чтобы человек двигался только в одном направлении. При любых действиях Механизма у человека сохраняется свобода выбора действий. У человека всегда есть выбор. Либо прогресс, либо регресс. Либо следовать призыву МР и усложняться, либо отказываться и продолжать деградировать. МР лишь привносит в жизнь человека факторы, сопутствующие положительным изменениям…

— Что это за такие факторы, — не унимался я, — сопутствующие положительным изменениям в человеке? Что за призывы такие? Не пожелания ли это и фантазии, оправдывающие бессмысленную жестокость механизма? Бессмысленную жестокость наказаний. Как говорил Джорж Карлин: «На небе живёт невидимый мужик, следящий за каждым вашим шагом каждый день и каждую минуту. И у невидимого мужика есть особый список из десяти вещей, которые он не хочет, чтобы вы делали. И если вы сделаете любую из этих десяти вещей, у него подготовлено особое место, полное огня, и дыма, и пламени, и пыток, и страданий, куда он сошлёт вас жить и мучиться, и гореть, и задыхаться, и плакать до скончания веков! И при этом Он любит вас!» Так уж прямо и любит, ага, что иногда аж сил терпеть такую любовь нет.

Увидев, как мои слова начинают переходить в формат эмоциональных выплесков, Мотя отказался от навязываемого мной вредного формата беседы и не стал нагнетать. Вместо хлёсткой краткой аргументации и заданного мной ускоряющегося темпа диалога он выдержал паузу, плавно откинулся назад и стал говорить немного тише, медленнее и многословнее, призывая меня последовать своему примеру и немного остыть:

— Для ответа на твой вопрос, — деликатно рассуждал Мотя, — «Что за факторы сопутствуют положительным изменениям в человеке?», нужно ответить сначала на другой вопрос: что для человека в его жизни зло? Не объективное зло, являющееся злом для Закона усложнения материи, а зло субъективное — зло с точки зрения человека. Что человек считает сам для себя злом? Что это за зло такое, нежелательное для человека по его убеждению?

— Понятие зла, — слегка успокоившись, отвечал я, — у каждого человека персональное. Что один субъективно считает злом, другой злом не считает.

— Это верно, — кивнул Мотя. — Но существует ли нечто, нежелательное для любого человека? Что могло бы нами быть взято как некое общее для любого человека зло? Есть ли что-то, что бы позволило нам обобщить такое понятие, как «зло для человека»? Какое-то происшествие или обстоятельство, принимаемое человеком за зло как для себя, так и для любого другого человека?

— Даже не знаю, — задумался я, подняв глаза в потолок. — Наверное, в рамках понимания человеком своей жизни, абсолютным злом является прекращение самой жизни. Смерть является абсолютным злом, — твёрдо заключил я.

— Согласен, — отозвался Мотя. — Именно смерть является субъективным злом для любого человека. Но есть проблема: такое обобщение не удовлетворяет критериям нашего запроса. Ведь нам нужно нечто, получив которое, человек сможет продолжить усложнение в данной конкретной жизни. А получив от МР такую ответную реакцию, как смерть, — человек не сможет продолжать усложнение, потому как утратит способность действовать. С твоего позволения, я внесу в свой изначальный вопрос уточнение: «Где, в рамках конкретной жизни человека, искать обобщение понятию субъективного зла? В каких проявлениях человека? В какой его деятельности?»

Дабы не дожидаться комментария от В, я постарался особо не затягивать с ответом и, немного поразмыслив, выдал свой вариант:

— Думаю, — торопливо излагал я, — что конкретные проявления и форма деятельности — не важны. Суть в самом термине — «деятельность». Удовлетворяющее критериям твоего запроса проявление человека — любая деятельность. Зло для человека — невозможность вести никакую деятельность, прекращение любых её форм.

— Абсолютно верно! — радостно подхватил Мотя, выкинув вверх большой палец. — Ведь деятельность человека можно прекращать не полностью, а частично. Не смертью, а иными ответными реакциями Механизма, сворачивающими деятельность человека или сужающими её спектр. Такое определение нас вполне устраивает. Субъективное зло для человека — это прекращение его деятельности. А инструмент по прекращению деятельности человека — ограничение ресурсов, позволяющих производить деятельность. Ограничение ресурсов для деятельности признается человеком как зло, совершённое в его сторону. Ситуация, в которой человек не имеет возможностей действовать из-за отсутствия ресурсов для действия, субъективно представляется человеку злом.


Рекомендуем почитать
Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1

После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.


Событие. Философское путешествие по концепту

Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.


Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)

Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.


Магический Марксизм

Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.


Японская художественная традиция

Книга приближает читателя к более глубокому восприятию эстетических ценностей Японии. В ней идет речь о своеобразии японской культуры как целостной системы, о влиянии буддизма дзэн и древнекитайских учений на художественное мышление японцев, о национальной эстетической традиции, сохранившей громадное значение и в наши дни.


Нищета неверия. О мире, открытом Богу и человеку, и о мнимом мире, который развивается сам по себе

Профессор Тель-Авивского университета Биньямин Файн – ученый-физик, автор многих монографий и статей. В последнее время он посвятил себя исследованиям в области, наиболее существенной для нашего понимания мира, – в области взаимоотношений Торы и науки. В этой книге автор исследует атеистическое, материалистическое, светское мировоззрение в сопоставлении его с теоцентризмом. Глубоко анализируя основы и аксиомы светского мировоззрения, автор доказывает его ограниченность, поскольку оно видит в многообразии форм живых существ, в человеческом обществе, в экономике, в искусстве, в эмоциональной жизни результат влияния лишь одного фактора: материи и ее движения.