Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса - [58]
Эпизод с Грином — Четлом является первым по времени и очень важным звеном в цепи странных и двусмысленных литературных фактов елизаветинско-якобианской эпохи, имеющих прямое или косвенное отношение к «шекспировской тайне» (важность этого факта заключается и в том, что по нему все биографы традиционно пытаются датировать начало творчества Шекспира, первые его пьесы). Как и в других случаях, похоже, что некоторые его современники хотят сказать что-то о самом Шекспире, и мы ждём: вот сейчас услышим, узнаем хоть что-нибудь не только о его произведениях, но и о его связи с ними. Однако язык повествователя становится туманным, автор ограничивается глухими, часто двусмысленными намёками. И подчас сквозь эту недоговорённость чувствуется боязнь переступить какое-то табу, наложенное, может быть, теми самыми весьма «достопочтенными» персонами, которые так быстро «прочистили мозги» сунувшемуся по незнанию в их дела незадачливому Генри Четлу.
А дела (и игры) у этих высоких персон бывали иногда весьма удивительными. Они очень любили театр, — мы уже видели, что знатнейшие титулованные лорды содержали или патронировали актёрские труппы. Но они могли устраивать импровизированные спектакли и в жизни, используя случайно попавшийся под руку живой «материал». За примером далеко ходить не приходится — пьеса «Укрощение строптивой» достаточно популярна и сегодня.
Пьеса эта, как и почти все у Шекспира, имеет свою непростую историю и нерешённые проблемы. Впервые она была напечатана только в посмертном Фолио 1623 года, но анонимная пьеса на этот же сюжет появилась на книжных прилавках ещё в 1594 году под названием, отличающимся от позднего канонического шекспировского только артиклем[51]. Совпадают все сюжетные линии, а также почти все персонажи с их характеристиками, но в каноническом шекспировском тексте их имена изменены на итальянские (кроме Катарины) и действие перенесено из Афин в Падую; кроме того, весь текст переписан заново — полностью совпадают лишь шесть строк! Невольно на ум приходят гриновские намёки на плагиат… О том, как всё это можно объяснить, мы ещё будем говорить, а пока приглядимся к странному персонажу из этой пьесы, давно уже заинтересовавшему нестратфордианцев, — меднику Слаю. Персонаж этот, не имеющий отношения к основному сюжету, но почему-то показавшийся необходимым и анонимному автору первой пьесы, и затем — Шекспиру, появляется в «интродукции».
Некий знатный Лорд, возвращаясь с охоты, натыкается на спящего возле трактира пьяного медника Слая[52] (по-английски — пройдоха, ловкач) и решает устроить из этого потеху. Он приказывает своим многочисленным слугам перенести пьяного в дом, вымыть его, переодеть в господское платье, уложить в господскую постель, а когда тот проснётся, обращаться с ним как со знатной особой и уверять, что он на самом деле является таковой. Прибывшим кстати актёрам Лорд приказывает сыграть перед Слаем (и зрителями) забавную комедию, то есть историю укрощения строптивой женщины. Во время этого представления Слай в старой пьесе-предшественнице дважды вступает в диалог с Лордом, а потом засыпает. По окончании представления слуги переносят спящего медника на то же место возле трактира, где его нашли. Проснувшийся Слай говорит подошедшему трактирному слуге, что видел замечательный сон и теперь знает, как следует усмирять сварливую женщину.
В каноническом шекспировском тексте комедии от истории со Слаем осталось только начало, концовка же просто опущена (возможно, по небрежности), так же, как и почти все реплики, которые Слай отпускал по поводу показываемой ему пьесы; в результате эта сюжетная линия вообще повисла в воздухе. Затея пресыщенного Лорда может показаться сегодняшнему читателю и зрителю надуманной и даже нелепой, и неудивительно, что режиссёры всегда выбрасывают Слая при постановках. Однако эта фигура обретает некоторую загадочность, когда мы обнаруживаем, что именно в связи со Слаем в пьесе упоминаются окрестности Стратфорда — родные места Уильяма Шакспера: Уинкот, где начинается сцена интродукции у дверей трактира, хозяйке которого Слай задолжал 14 пенсов, и Бертонгет («я — сын старого Слая из Бертонгета»). Из всех пьес Шекспира окрестности Стратфорда упоминаются только в двух: в этой связи со Слаем и в «Генрихе IV» в связи с Фальстафом. Можно добавить, что даже имя трактирщицы — Мариан Хеккет, на которую ссылается Слай, — не вымышленное; как теперь установлено, Хеккеты действительно жили тогда в Уинкоте.
Все эти уникальные «совпадения» давно привели некоторых нестратфордианцев к заключению, что медник Кристофер Слай («разносчик по происхождению, чесальщик по образованию, медвежатник по превратностям судьбы») попал в пьесу совсем не случайно. Как они полагают, эта история, вероятно, проливает (пусть и в утрированной форме) некоторый свет на обстоятельства, при которых вчерашний стратфордский подмастерье перчаточника стал известен «достопочтенным персонам», посчитавшим его по ряду причин подходящим для задуманной ими Игры, грандиозные масштабы которой определились только впоследствии.
