Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса - [56]

После его смерти в Лондоне было напечатано его покаянное сочинение «На грош ума, купленного за миллион раскаяний… Написано Грином перед смертью и опубликовано по его просьбе». В своём покаянном сочинении Грин горько сожалеет, что избрал жизнь богемы, стал водиться со всяким сбродом, писал пьесы для публичных театров, бросил семью. Раскаиваясь в беспутствах, Грин даёт читателям душеспасительные советы, а потом обращается к трём своим коллегам-писателям («учёным собратьям из этого города»), не называя их по имени, но по ряду намёков можно понять, что речь идёт о Кристофере Марло и (вероятно) Томасе Нэше и Джордже Пиле. Грин призывает их одуматься, не верить актёрам, этим «паяцам, разукрашенным в наши цвета, этим куклам, говорящим нашими словами». Далее следует пассаж, приводимый во всех шекспировских биографиях, тысячекратно дискутировавшийся и, несмотря на это, продолжающий почти полностью сохранять свою первозданную загадочность:

«Да, не доверяйте им; ибо есть среди них ворона-выскочка, украшенная нашим опереньем, кто с сердцем тигра в шкуре актёра считает, что может помпезно изрекать белый стих как лучшие из вас, и, будучи абсолютным Джоном-фактотумом, в своём собственном чванстве воображает себя единственным потрясателем сцены в стране… Пусть эти обезьяны подражают вашим прошлым шедеврам, но никогда больше не знакомьте их с вашими новыми восхитительными созданиями».

Подавляющее большинство шекспироведов считает, что этот выпад Грина нацелен в Шекспира. Кого же ещё, аргументируют они, Грин мог назвать «потрясателем сцены» (shake-scene), как не Шекспира (Shake-speare)? Кроме того, «сердце тигра в шкуре актёра» — это изменённая только в одном слове строка из 3-й части «Генриха VI»: «сердце тигра в шкуре женщины». Оба каламбура как будто нацелены на одного и того же адресата — Шекспира.

Однако непонятно, каким образом Грин мог писать, что Шекспир воображает себя единственным потрясателем сцены в стране в 1592 году? Ведь ни одна шекспировская строка ещё не была напечатана, более того, нет твёрдых доказательств, что какая-то шекспировская пьеса уже шла на сцене. «Тит Андроник»? Но она игралась труппой графа Сассекса только 24 января 1594 года в театре «Роза», и театральный предприниматель Филип Хенслоу отметил это представление в своём знаменитом дневнике как «новое». Это хорошо согласуется с тем, что в Регистре Компании печатников и книгоиздателей «Тит Андроник» зарегистрирован 6 февраля 1594 года. «Комедия ошибок»? Нет никаких данных, что эта пьеса ставилась до 28 декабря 1594 года.

Остаётся «Генрих VI», тем более что Грин обыгрывает строку из 3-й части пьесы. В дневнике Хенслоу отмечено, что труппа лорда Стренджа играла «Гари VI» (орфография Хенслоу) с марта до июня 1592 года 14 раз, но что это была за пьеса (и чья) — неизвестно, так же как неизвестно о каких-то связях Шекспира с этой труппой: в сохранившихся списках и переписке актёра Аллена его нет. Возможно, актёры играли пьесу, отпечатанную в 1594 году под названием «Первая часть вражды между славными домами Йорк и Ланкастер…» или её продолжение — пьесу, отпечатанную в 1595 году под названием «Правдивая трагедия о Ричарде, герцоге Йоркском…» По содержанию они соответствуют 2-й и 3-й частям шекспировского «Генриха VI», опубликованного только в 1623 году, но тексты существенно от него отличаются. Вопрос об авторстве двух пьес-предшественниц является предметом долголетних шекспироведческих дискуссий, и мы его ещё коснёмся дальше; но в любом случае для того, чтобы назвать Шекспира в то время «потрясателем английской сцены» (всерьёз или в издёвку — не важно), просто не было никаких оснований.

Ну а что имел в виду Грин, говоря о «вороне, украшенной нашим опереньем»? Ранее Грин уже использовал образ этой птицы, наделённой даром подражания (но не творческим даром); он позаимствовал этот образ у античных писателей (Эзоп, Марциал, Макробиус). Обращаясь к Аллену, Грин писал в своей «Судьбе Франческо»: «Отчего, Росций, ты возгордился подобно Эзоповой вороне, щеголяющей красотой чужих перьев? Ведь сам ты не можешь сказать ни слова…» Многие полагают, что и в своём посмертном сочинении «На грош ума» Грин использовал образ «вороны-выскочки» в этом смысле: какой-то там актёришка (то есть один из «паяцев, раскрашенных в наши цвета») пытается соперничать с «университетскими умами» в сочинении напыщенных белых стихов, лишить их привычного заработка!

Однако у Горация есть образ (несомненно, тоже известный Грину) другой вороны, присвоившей чужую славу, занимаясь плагиаторством, но уличённой в этом низком занятии. У другого елизаветинца — Ричарда Брэтуайта — мы встречаем вороватых ворон, таскающих «отборные цветы чужого остроумия». Начиная с Э. Мэлона, ряд исследователей понимали выпад Грина именно в таком смысле: умиравший драматург обвиняет Шекспира в плагиате. Это толкование подкреплялось мнением, что начинающий драматург (Шекспир) использовал чужие пьесы на исторические сюжеты, лишь слегка подновив их тексты; подлинным автором некоторых украденных текстов мог быть и Роберт Грин. В XIX веке так считали многие, но сегодня шекспироведы о репутации Великого Барда заботятся с несравненно большей щепетильностью, и подобное толкование знаменитого гриновского образа принято считать устарелым.