Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса - [59]

Кембридж и Оксфорд знали Потрясающего Копьём

Имя Шекспира в откликах современников стало встречаться вскоре после издания его двух поэм. Причем все отклики идут из околоуниверситетской среды: оказывается, именно в Кембридже и Оксфорде эти поэмы, а потом и пьесы внимательно читали и высоко оценивали.

Первый раз имя Шекспира упомянули в загадочной (как часто приходится употреблять этот эпитет шекспировским биографам!) поэме, напечатанной в 1594 году под названием «Уиллоуби, его Авиза, или Правдивый портрет скромной девы и целомудренной и верной жены». Некто Адриан Дорелл сообщает в предисловии, что предлагаемая читателям поэма была найдена им среди бумаг его университетского однокашника Генри Уиллоуби, отправившегося за границу. Поэма произвела на него такое впечатление, что он решил её опубликовать без ведома автора. Имя Генри Уиллоуби действительно значится в списках студентов Оксфорда в 1591—1595 годах, но Адриан Дорелл нигде не обнаружен — это псевдоним.

В поэме повествуется о некоей Авизе, успешно отражающей притязания многочисленных поклонников, в том числе и самого Уиллоуби. Последнего наставляет и утешает его близкий друг W.S. (исследователи предполагают, что за этой аббревиатурой мог скрываться Шекспир или Саутгемптон), который сам только незадолго до того оправился от любовной страсти. В поэме много интригующих намёков на то, что посвящённым известно подлинное имя автора, который «мог бы рассказать гораздо больше о своих героях, если бы только захотел». Ситуация с этими героями смутно напоминает ту, которая обрисована в шекспировских сонетах (тогда ещё не появившихся), а в предварительных хвалебных стихах к поэме прямо — и впервые — указано на Шекспира и на его вышедшую в том же 1594 году «Лукрецию»:

«…Рвёт гроздь Тарквиний, и воспел

Шекспир Лукреции удел».

Имя было напечатано через дефис — тоже в первый раз. Имена собственные тогда так не писались. Подчёркнуто этимологическое значение этого имени — «потрясающий копьём».

Так же, через дефис, транскрибировал имя Шекспира кембриджец Уильям Ковел в своей книге «Полимантея» (1595 г.), изданной в Кембридже. Перечисляя писателей и поэтов — воспитанников этого университета (Спенсер, Марло, Дэниел, Дрейтон), Ковел включает сюда и «сладчайшего Потрясающего Копьём». Выходит, Ковел считает Шекспира университетским писателем, своим однокашником?

Томас Эдуардс тоже в 1595 году причисляет Шекспира к лучшим современным поэтам вместе со Спенсером, Марло, Дэниелом. Поэт Джон Уивер в своей книге эпиграмм одно стихотворение адресует Шекспиру:

«Медоточивый Шекспир, когда я увидел твои творения,

Я готов был поклясться, что их создал

Не кто иной, как сам Аполлон…»^{38}.

Уивер в восторге не только от поэм Шекспира, он упоминает также «Ромео и Джульетту» и «Ричарда III». Джон Уивер — тоже воспитанник Кембриджа, получивший степень бакалавра в 1598 году; эта его книга датирована 1599 годом (но не регистрировалась).

В 1598 году поэт Ричард Барнфилд, имя которого мы уже встречали в связи с историей об украденном «оперении» Роберта Грина, даёт высочайшую оценку шекспировским поэмам:

«Шекспир, твой медоточивый стих, прельщающий всех, снискал тебе всеобщую хвалу. Твоя «Венера» и твоя прелестная и целомудренная «Лукреция» вписали твоё имя в книгу бессмертной славы; так живи же всегда. По крайней мере пусть вечно живёт твоя слава — и если тело твоё смертно, то слава бессмертна»^{39}.

В сатирической пьесе «Возвращение с Парнаса», написанной кем-то из кембриджских воспитанников и, возможно, поставленной в университете в 1599 году, имя Шекспира упоминается неоднократно, много прямых и скрытых цитат из его произведений. Персонаж по имени Галлио, разыгрывающий из себя шута, говорит о Шекспире особенно много, требует, чтобы ему читали стихи только в духе «сладостного мистера Шекспира», и объявляет: «Пусть другие хвалят Спенсера и Чосера, я же буду поклоняться сладостному мистеру Шекспиру и, чтобы почтить его, буду класть «Венеру и Адониса» под свою подушку…» Этой пьесой и её героями нам ещё предстоит заниматься, пока же заметим, что у некоторых кембриджских студентов и преподавателей Шекспир буквально не сходит с языка.

Это подтверждает и появившаяся в 1598 году книга ещё одного кембриджца, магистра искусств обоих университетов Фрэнсиса Мереза. Пухлая (700 страниц) книга под названием «Сокровищница Умов»^{40} является частью серии[53], связанной с именем загадочного Джона Боденхэма. Книга Мереза заполнена скучноватыми — возможно, нарочито — наукообразными сентенциями и наблюдениями о разных предметах. Но вдруг на 16 страницах появляется «Рассуждение о наших английских поэтах сравнительно с греческими, латинскими и итальянскими поэтами». В списках английских поэтов, писателей и драматургов, составленных Мерезом, Шекспир упоминается несколько раз. Во-первых, Мерез оценивает его как поэта: «Подобно тому, как считали, что душа Эвфорба жила в Пифагоре, так сладостный, остроумный дух Овидия живёт в сладкозвучном и медоточивом Шекспире, о чём свидетельствуют его «Венера и Адонис», его «Лукреция», его сладостные сонеты, распространённые среди его близких друзей… Подобно тому, как Эпий Столо сказал, что, если бы музы говорили по-латыни, они бы стали говорить языком Плавта, так и я считаю, что музы, владей они английским, стали бы говорить изящными фразами Шекспира…»