Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса - [50]

Иногда в шекспировских биографиях можно встретить предположение, что «библиотека» могла перейти к зятю Шакспера Джону Холлу ещё до составления завещания, поэтому-то, мол, там и не говорится ничего о книгах и рукописях. Под этим домыслом тоже нет фактической основы, как и под другими попытками хоть как-то объяснить чрезвычайно странное отсутствие книг в доме человека, которого вообще трудно представить без обширной библиотеки: ведь её следы обнаруживаются во всех его произведениях. Но разве менее странным является неграмотность всей семьи Шакспера? Нестратфордианцы считают, что эти факты вполне согласуются: в доме, где жили неграмотные люди, не было никаких книг.

Завещание Уильяма Шакспера из Стратфорда хорошо вписывается в собрание подлинных биографических фактов о нём, позволяя нам через прошедшие столетия и через горы диссертаций и хрестоматий увидеть этого человека и его окружение, услышать его голос, понять образ жизни и заботы. Это довольно несложный мир — отсутствие книг, никаких проблесков интеллектуальности; потолок интересов — деньги, денежные тяжбы, приобретение «имуществ». Тут нет ничего загадочного или предосудительного — в кругу таких занятий и интересов жили многие его современники, но какое отношение всё это может иметь к великим творениям, вот уже пятое столетие стоящим в центре духовной жизни человечества?

И напрасны все старания представить этот потрясающий по своей убедительности документ лишь заурядным юридическим актом о раздаче имущества наследникам, составленным нотариусом по образцу и канонам, принятым тогда для подобных бумаг. Писал ли поверенный Фрэнсис Коллинз его под диктовку завещателя или он пересказывал своими словами последнюю волю Шакспера, личность и кругозор последнего отразились в этом документе вполне отчётливо. Достаточно ознакомиться с сохранившимися завещаниями писателей той эпохи (например, Джона Донна, Джона Дэвиса), в которых тоже значительное место занимает раздача остававшегося после них имущества, чтобы убедиться, насколько несопоставимы кругозор и интересы этих людей с миром интересов Уильяма Шакспера из Стратфорда. Даже завещание его товарища по труппе Хеминга (1630 г.) выглядит пристойней, и не только по стилю изложения: Хеминг говорит о своих книгах, специально выделяет пять фунтов для приобретения учебников внуку.

Недаром стратфордский священник Джозеф Грин, нашедший «завещание Великого Барда» в середине следующего столетия (1747 г.), был буквально ошеломлён, подавлен своим великим открытием. Он писал другу: «Завещательные распоряжения, содержащиеся в этом документе, несомненно соответствуют его (Шекспира. — И.Г.) намерениям; но манера, в которой они изложены, представляется мне столь невежественной[48], столь абсолютно лишённой малейшей частицы того духа, который осенял нашего великого поэта, что пришлось бы унизить его достоинство как писателя, предположив, что хотя бы одно предложение в этом завещании принадлежит ему». Под этими словами проницательного человека, прочитавшего на своём веку не одно завещание, можно подписаться и сегодня.

Нередко приходится читать, что Шекспир составлял завещание, будучи тяжело больным, и это отразилось на всём содержании документа. Чем был болен Уильям Шакспер, неизвестно, но даже если исходить из того, что какая-то тяжёлая болезнь пагубно сказалась на его интеллекте, на блестящем даре слова (если он и был Великим Бардом), как всё-таки могло случиться, что в этом пространном и подробном документе, готовившемся не один месяц, вообще нет ни одной мысли, ни одной фразы, хотя бы отдалённо напоминающих о Владыке Языка? Остаётся только предположить, что болезнь полностью преобразила его личность, превратила в совершенно другого человека, утратившего связь с прошлым. Но нет признаков того, чтобы умственные способности и память завещателя были серьёзно ослаблены болезнью — ведь он так подробно излагает сложный порядок наследования нажитых им «имуществ» грядущими поколениями, перечисляет все виды этих «имуществ» и «принадлежностей» к ним, фунты, пенсы и проценты на них. Нет, не похоже, чтобы личность его была разрушена болезнью (и в январе 1616 г., когда завещание писалось, и в конце марта, когда в него вносились существенные изменения): излагая последнюю волю, он вполне управлял своими мыслями, и эти мысли целиком были направлены на то, чем он занимался, как свидетельствуют бесстрастные документы, всю жизнь, — на приращение и удержание имущества и капиталов.

Непостижимое противоречие между достоверными биографическими данными о стратфордце Уильяме Шакспере и тем, что говорят о своём авторе великие шекспировские произведения, особенно после нахождения Джозефом Грином поразившего его завещания, было замечено многими, в том числе и в России. Слова Н.И. Стороженко об этом не имеющем аналогов в истории литературы несоответствии я уже приводил. А вот что писал по этому поводу историк литературы, редактор лучшего дореволюционного собрания сочинений Шекспира на русском языке профессор С.А. Венгеров:

«До последней степени поражает всякого, кто ценит в Шекспире то, что он ярче кого бы то ни было во всемирной литературе воспроизвёл душевную жизнь избранных натур, когда узнаёшь об его операциях не только по покупке и приобретению лично для себя домов и земли, но и по приёму в залог чужих владений и вообще по займам… Как же, однако, сочетать в одно представление мировую скорбь и разбитые иллюзии с тем, что одновременно с «Гамлетом» Шекспир с присущей ему осмотрительностью и тщательностью был занят приобретением новой земельной собственности? Как, наконец, соединить в одно