Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса - [49]

Далее расписывается разная домашняя утварь, включая посуду, Раздаются небольшие суммы друзьям, в том числе товарищам по труппе «слуг Его Величества» Хемингу, Конделу и Бербеджу, для покупки памятных колец. Посуда завещается внучке Елизавете, «за исключением широкой серебряной позолоченной чаши». Сестре Джоан даётся 20 фунтов и всё носильное платье, и дом со службами в Стратфорде, в котором она живёт, пожизненно, при условии уплаты ею ежегодной ренты в 12 пенсов.

Основная часть имущества — дома, хозяйственные постройки, земельные участки — завещается дочери Сьюзен «во владение на срок пожизненный, после смерти же её я завещаю упомянутые только что имущества первому законному сыну её и законным наследникам мужского пола упомянутого первого сына её; за неимением же такового потомка — второму законному сыну её и законным наследникам мужского пола упомянутого второго сына её; за неимением же таковых наследников — третьему законному сыну поименованной Сьюзен и законным наследникам мужского пола упомянутого третьего сына её…» и т.д., и т.д. — до седьмого законного сына и его потомков! Дальше завещается жене «вторая по качеству кровать с принадлежностями», дочери Джудит — упомянутая серебряная позолоченная чаша.

Об этом завещании, ставшем известным биографам лишь спустя много десятилетий после смерти Уильяма Шакспера, имеется обширная литература на всех языках. Однако внимание писавших чаще всего сосредоточивается на таких курьёзах, как завещанная жене «вторая по качеству кровать» или забытое имя одного из племянников.

А ведь самое важное в этом документе — бросающееся в глаза поразительное духовное и интеллектуальное убожество завещателя. Посмотрите, как он пытается из гроба управлять своими фунтами и шиллингами — до седьмого законного наследника своей дочери и наследников этих законных наследников; как даёт дочери Джудит только заранее определённые проценты с капитала, а сам «капитал» велит поместить для большей выгоды её наследников (неведомых ему!); как велит, чтобы её будущий супруг обеспечил её землями в такой же доле, которую оставляет ей отец, и т.п. Заскорузлость, ограниченность кругозора — типичного кругозора дельца, целиком погружённого в меркантильные расчёты, цепко держащегося за свои дома, сараи и земельные участки, проценты с продаваемой фермерами соломы и сена, за все эти накопленные им всякими путями шиллинги и «имущества», с которыми его не может разлучить даже сама смерть.

Обращает внимание отсутствие в завещании какого-либо упоминания о книгах (а книг в доме поэта и драматурга Уильяма Шекспира, судя по его произведениям, должно было быть немало), которые — или по крайней мере многие из которых — стоили тогда довольно дорого. И — если этот человек действительно был писателем — неужели в его доме не было изданных к тому времени его собственных поэм, пьес, сонетов? Нет, Уильям Шакспер из Стратфорда, распределив на несколько поколений вперёд всё своё имущество, вплоть до посуды и других мелочей, и деньги до пенсов, ни разу не употребил слово «книга». Нет также ни слова о каких-то рукописях, которые ведь тоже представляли немалую ценность, ибо могли быть проданы издателям (лондонские издатели уже тогда гонялись за каждой строкой, написанной или якобы написанной Шекспиром — об этом свидетельствует история с появлением в печати «Сонетов» и «Страстного пилигрима»). Ничего не говорится о картинах или портретах.

Абсолютное отсутствие упоминаний о каких-либо книгах или рукописях, конечно, не могло не озадачить позднейших биографов, поэтому в трудах некоторых из них и особенно в беллетристике околобиографического характера можно нередко встретить рассказы о некоем таинственном сундуке с бумагами, якобы увезённом из дома умирающего драматурга его литературными или театральными друзьями. Никакой фактической базы под этими рассказами, конечно, нет. Домыслы на эту тему возникли ещё в начале XVIII века, когда некто Джон Робертс, называвший себя «бродячим актёром», распространял слухи о том, что «два больших сундука, полные неразобранных бумаг и рукописей великого человека, находившиеся в руках одного невежественного булочника из Уорика (женившегося на женщине из рода Шекспиров), были разбиты, а их содержимое небрежно разбросано и раскидано, как чердачный хлам и мусор… и всё это погибло во время пожара»^{30}. Однако никакие потомки Шакспера в конце XVII века в Уорике не жили (большой пожар, к которому привязан этот домысел, произошёл в 1694 г.). Ещё позже, через 70 лет после смерти последнего отпрыска Уильяма Шакспера, его внучки Елизаветы Барнард, стали муссировать «старинное предание» о том, что она якобы увезла с собой из Стратфорда много бумаг своего деда.

В конце XVIII века циркулировала другая версия легенды: будто некто Уильямс в доме, купленном им у семьи Клоптонов, обнаружил несколько корзин (!) с бумагами, на которых было имя Шекспира (Клоптоны же в своё время купили у наследников Шакспера его стратфордский дом Нью-Плейс). Разумеется, при этом сообщалось, что все эти «бумаги» простодушный джентльмен (Уильямс) сжёг!