Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса - [144]

Появлению каждого автора предшествует объявление: «Incipit…» (то есть «Начинает такой-то…»), а после последней строки «панегирика» следует: «Explicit…» (то есть «Заканчивает такой-то…»), подобно сценарию некоего представления. Уже первый автор, скрывающийся за греческим псевдонимом, который можно перевести как «Друг путешествующих за границей», приглашает господ повеселиться над этим Томасом, «появившимся на свет из колодца мудрости». Он-де владеет «магазином ума» и секретным ключом от него, который, однако, доступен не для всех.

«Его имя Кориэт, я полагаю,

Но мясо он или рыба, я ещё не смог решить…»

Состав авторов панегириков удивляет не только количеством: третья часть из них связана с королевским двором, столько же — с лондонскими юридическими корпорациями, роль которых в культурной жизни эпохи нам уже известна. Биографии половины участников можно сегодня найти в британском Национальном биографическом словаре. Перечислю наиболее известных авторов: Бен Джонсон, Майкл Дрейтон, Джон Донн, Генри Гудиа, Роберт Коттон, Ричард Мартин, Джон Оуэн, Хью Холланд, Кристофер Брук, Джон Хоскинс, Томас Кэмпион, Джон Дэвис из Хирфорда, Джон Харрингтон, Генри Пичем, Иниго Джонс — целое поэтическое созвездие! Из них Джонсон и Холланд позже приняли активное участие в издании шекспировского Великого фолио, Ричард Мартин защитил в суде интересы актёрской труппы «слуг Его Величества», Кристофер Брук является автором «Призрака Ричарда III», содержащего шекспировские аллюзии. Рукой Джона Дэвиса (он учил каллиграфии наследного принца), возможно, написан «нортумберлендский манускрипт», он же автор двусмысленного стихотворения «К нашему английскому Теренцию, мистеру Уильяму Шекспиру» (1610 г., незадолго до Кориэтовой книги), того самого удивительного обращения, где утверждается, что Шекспир «не только играл иногда для забавы королевские роли, но и бывал компаньоном короля». Генри Пичем известен своим рисунком (в манускрипте) с изображением сцены из «Тита Андроника». Это единственная иллюстрация к Шекспиру, выполненная его современником.

Чего только нет в этих панегириках, иногда почти непереводимых! Стихи на английском и латинском, древнегреческом, французском, итальянском, испанском, фламандском, валлийском, а также на фантастических «языках» — макароническом, утопическом и антиподском. Есть стихи, переложенные на музыку, с приложением нот, акростихи, сонеты, вирши, образующие на бумаге форму яйца! О стихотворениях Джонсона, Донна, Дрейтона я уже упоминал. Другие авторы якобы «превозносят» Кориэта, хохоча над ним во всё горло, изощряясь в издевательских каламбурах, нисколько не заботясь о чувстве меры. Хью Холланд называет его «Топографическим и Типографическим Томасом» и проводит параллель между «Доном Улиссом из Итаки» и «Доном Кориэтом из Одкомба». Но «если Одиссея воспел один Гомер, то Кориэта — все поэты наших дней». Сравнение с Гомером (не в пользу древнего грека) встречается и у других авторов. У Дэвиса совсем просто: «Он наставил нос самому Гомеру». Некто под псевдонимом «Гларианус Вадианус» сравнивает Кориэта с Амадисом Галльским, знаменитым героем испанского рыцарского романа, и даже с Орлеанской Девой. Есть многословные сравнения с Юлием Цезарем, Ликургом, Солоном, Пифагором, Дон Кихотом, Пантагрюэлем, Колумбом, Магелланом, Меркурием, Протеем и т.д. и т.п. Хью Холланд именует его Князем Поэтов. Джон Харрингтон:

«О ты, знаменитейший Гусь, поддерживающий славу Капитолия,

Подари мне хоть одно перо, чтобы я мог

Вписать им ещё одну похвалу

Среди других, принадлежащих столь выдающимся умам».

Неоднократно на все лады издевательски обыгрывается и само имя Кориэта, и название его родного местечка Одкомб. Тот же неведомый Гларианус Вадианус демонстрирует незаурядные познания в языках и медицине в стихотворении, озаглавленном «Скелет и чистая анатомия всех точек и сочленений Томаса Кориэта из Одкомба», сплошь окружённом на боковых и нижних полях пародийными наукообразными комментариями и отсылками к авторитетам. Кориэт опять «ни мясо, ни рыба, ни маринованная селёдка, и его родной Одкомб мог бы вдоволь потешиться, увидев своего питомца, вытащенного из рассола в сундуке», — это о том же эпизоде во время представления маски. Есть ещё «Декларация о пророчестве Нерея, сделанная двумя рыбами относительно падения значения Гластенберийского аббатства[129] и возвышения Одкомба», где уточняется, вполне по-раблезиански, что пророчество это было сделано «в таверне, знаменитой тем, что мимо неё когда-то пробежала собака, преследовавшая медведя, и при этом они забежали на север так далеко, что оба животных вмёрзли в лёд», и тому подобная чепуха.

Или такие «комплименты»:

«Из всех, носивших когда-либо имя Том,

Том Кориэт — самый знаменитый…

Том-осёл может шествовать важно,

Но не для его длинных ушей такие бриллианты,

Которые украшают нашего Тома».

Завершают это необыкновеннейшее собрание макаронические стихи «самого Кориэта», показывающие, что он нисколько не обиделся на издевательское отношение к его книге и его собственной персоне со стороны тех, кого он «так простодушно пригласил принять участие в издании своего труда». Такая его реакция может удивить серьёзного историка — ведь только законченный дурак не увидел бы, что из него делают посмешище! Более того, он взял на себя роль исполнителя заключительного комического танца в этом гротескном полиграфическом представлении. Автор подтвердил, что он выступает как главная смеховая фигура, как шут — активный участник разыгрываемого вокруг него карнавального фарса; смех амбивалентен, всеобъемлющ. Но слишком многое говорит за то, что здесь не автор исполняет роль шута, а, наоборот, шут, буффон представлен в роли автора.