Игра о напрестольном кресте - [4]

Не затворница, но ученый. Её ум и знания превозносили знатнейшие особы Европы. Но вот хоть и почитали Хильдегарду из Бингена после кончины как святую, канонизировать её не решился никто из пап. Впрочем, о самых последних годах ближнего мира я не знаю. Возможно, справедливость и восторжествовала, но что нам всем теперь!

Кардинальша покрепче оперлась на руку спутницы.

— Удивительно. Эта тихая монашка не боялась ничьих мнений и делала то, что велел ей Бог, не боясь никаких последствий для себя. Видела мир целиком во взаимосвязи всех его элементов — так ясно, как не умели делать много позже. Указывала на возможность бунта сих мелких частиц против человека, если тот будет продолжать нарушать их равновесие. Кто-то из моих девушек поправил — «гомеостаз», Не знаешь, откуда это словцо? Латынью попахивает, а непонятно.

— Мне тоже, — ответила Хуана. — А ваша тёзка, Кристина, она ведь тоже из великих? Поэтесса… Как и я, грешница, верно? Я ведь видела её томик в библиотеке моего милого деда.

— Стихи или «Книгу о Граде Женском»?

— Много баллад, рондо, тенсон, вирелэ и обильные отрывки из трактатов.

Тут Хуана слегка задумалась и процитировала:

«Выше тот, кто более добродетелен, будь то мужчина или женщина. Возвышенность или приниженность человека никогда не определяется телом и полом, но зависит от того, насколько он совершенен в добрых нравах и поведении… Утверждение же, будто женщинам недоступно изучение законов, очевидно противоречит свидетельствам о деятельности многих женщин в прошлом и настоящем, которые обладали большими способностями к философии и справлялись с задачами гораздо более сложными, возвышенными и деликатными, нежели писаное право и прочие созданные мужчинами установления».

— Вот видишь, Хуана Инес: это и было её личным сражением — стоять за женскую честь. Оттого она среди нас. А ты сама чем славна?

Прозвучало это ожидаемо и в то же время внезапно.

— Стихами о земной любви, — та в нерешительности подняла бровь. — О тайне имени розы. О женском предназначении в мире. О превратностях земного бытия. Тем я жила долго и сорвалась, лишь когда меня хитростью понудили выступить не на моём исконном поле — написать на откровенно богословскую тему. И когда по причине того заставили отказаться от всего мне привычного — книг, бумаг, музыкальных и точных инструментов, рабынь-мулаток, которые были у всех гачупинов и креолов в Мексике… последних я отпустила на свободу…

— Тогда ты…

— Да. Я предалась послушанию, как иные предаются любовной страсти. Так фатально, что сам архиепископ по моему примеру избавился от всего вплоть до кровати и роздал деньги бедным. Ничего-то я не научилась делать тихо и без вызова, даже каяться.

— Одна из нас, — улыбка аббатисы наконец-то стала искренней. — Теперь понятно, за что тебя выбросило на здешние берега. Ладно, пойдём-ка немного отдохнём от разговоров. Теперь, когда нас стало семь, хорошее число, те, внешние, ещё сильней взъярятся. Придётся центр удерживать вдвоём — тебе и мне.

Снаружи и в самом деле становилось всё тревожней. Монахини, впустив внутрь своих товарок и заложив малую дверцу на засов, спешно разошлись по вышкам, прихватив каждая по пучку болтов и совсем уж коротких «шершней» для стрельбы. Улегшись на подоконник, Хуана видела: иссиня-чёрные дымные клубы щетинились гнойниками, чем-то наподобие вулканических прыщей. Время от времени с их вершин срывались клубки пламени.

— В окна зажигательные снаряды не влетают?

Бывает иногда. Только внутри они почти не имеют силы: гаснут. Ты учти, пока стоит храм, его сила передаётся нам. Как, по твоему, слабенькая Софа самострел натягивает?

В этот самый миг ударило — гулко и веско. По самым стенам. Капли багряной лавы и осколки кирпича брызнули через все решётки… и в пролом.

— В Божью Мать! — ругнулась аббатиса. — Живо, пластырь накладывай!

Не помня себя, обе они подбежали к столу, то и дело обжигая ступни и лодыжки, схватили тяжкое позолоченное платно и крепко прижали к отверстию. По нему тотчас забарабанило извне. Адский грохот сливался с посвистом стрел и каким-то гулким уханьем.

— Головки плесневелого сыра из крипты. Эх, жаль, никаких естественных нужд мы не справляем, — с довольным видом пробормотала Кардинальша. — Поливать врага рода нашего нечистотами из поганой бочки — самое было бы оно. Ну да горе не беда. И так, можно сказать, отбиваемся.

Когда, наконец, утихло и обе защитницы отпустили руки, оказалось, что покрышка прилипла намертво и натянулась парусом, выгнувшись в сторону прорехи в стене.

Вышли посмотреть, в чём дело, они вместе с Эфразин.

— Это ж какая уйма сырья надобна, чтобы замуровать, — сокрушённо покачала головой Кардинальша. — Недаром весь пол в мелкой щебёнке. Ну, её в раствор можно замесить. А сам раствор из чего? А кирпич откуда возьмётся?

— Погодите, — тихо пробормотала литвинка.

Опустилась на колени и произнесла:

— Благодарю тебя, всесильный Боже, за непрестанные победы! Ты, даровавший большее, дай нам и меньшее, дабы могли мы довести до конца нашу битву.

— Хм, — покачала головой аббатиса. — Привыкли мы к лёгкому пути мимо терний. Сейчас не оставлено нам ни боевого припаса, ни новых ратниц. Хуана, не охота ли тебе на обочине нашей всегдашней тропы пошарить?