Корни настоящего произрастают в прошлом, ветви простираются в будущее. Когда тебе перевалило за сто семьдесят, эту банальную истину постигаешь на собственной шкуре.
Нет, я не хочу сказать, что чувствую себя стариком, как мои ровесники. И тем более что выгляжу соответствующим образом. Возможно, оттого, что моё долголетие происходит от супружеской любви. Ялинка родом с зимних полесских болот — та ещё ведьма, хотя в жизни не встречал никого добрее и красивее. Поэтому нам обоим приходится тщательно изображать, что мы исправно прошли курс омоложения или покупаем декоративную косметику самых лучших фирм. С щедрым добавлением наноботов и гиперреактивных витаминов…
Ну, в общем, тут главное — соврать понаглее.
Только не насчёт года рождения. Потому что регистрационный браслет изобличает тебя сразу.
И когда мы, отпустив от себя двоих возмужавших детей вместе с порослью, стали мечтать о третьем, новом сыне или дочери…
Вот тут-то мы и задумались о корнях всех явлений.
Задолго до моего рождения в Речице, откуда я родом, стали извлекать из-под земли нефть. Высушили окрестные болота, наставили на них качалок, проложили широкие магистрали, в том числе и до Мозыря, откуда начиналась главная поилка социалистического Всесодружества. Сегодня трудно проникнуться настроем тех победных лет: но вот когда грянула перестройка и почти сразу вслед за тем — взрыв над Припятью, это я, тогда совсем малёк, помню отлично. Хотя мимо ребячьей психики оно прошло, как летний дождик. Радиоактивный, кстати. И Ялина помнит случившееся — как отвратительную сухость неясной этиологии, которая достала аж до шкуры всех спящих болотных жителей. Вдобавок к тому, что их лишили влажной магии родных топей.
Странная у нас обоих память: будто разворачивается из архива. Ткнёшь указкой в событие — и начнёт тянуться пряжа. Размотаешь свою жизнь, дойдешь до пренатального развития — получай папу с мамой, а разобравшись с ними — их собственных пап и мам. Такие вот бусики по нарастающей. Я не пробовал дойти до места, где нити с нанизанными на них шариками начинают сужаться назад к Адаму и Еве, и, наверное, теперь не соберусь.
Тут я даю вводную к истории Ксаны. Обрамляющие это дело природные условия.
А теперь об условиях социальных.
Году этак в 2098-м Дума России после долгих психических терзаний приговорила, а Президент России утвердил закон, по которому её всеобщих детей категорически нельзя отдавать на усыновление в Америку и Европу, как дальнюю, так и ближнюю. Даже таких ребятишек, которые не находят сбыта у себя в Федерации и оттого обречены гнить на детдомовской и больничной койке: безнадёжных идиотиков, малышей с ДЦП и прочая.
Что из этого логически воспоследовало? Да то, что этим неликвидом вплотную заинтересовались те категории российских граждан, которые не имели никаких шансов обзавестись потомством. Я имею в виду не матерей и отцов-одиночек, а гражданские гомобраки. К тому времени на эти дела смотрели косо, но хотя бы выучились смотреть. Особенно когда оба квазисупруга были зажиточными людьми.
Разумеется, этим двояким мужикам и бабам запретили раз, другой и третий. Не было никаких оснований менять старый закон о препятствиях к воспитанию детей в неверном духе. Только ведь прецедент мог случиться просто по нечаянности, верно?
По счастью, российская проблема хронологически совпала с белорусской. В конце прошлого столетия Республика вступила в очередную полосу низкой рождаемости: все девушки, которые видели тёмные облака, идущие от Чернобыля, побаивались родить, и их дочери тоже, и дочери их дочерей — точно так же. Суммы, которые государство сулило выплачивать за третьего, а позже — за второго ребёнка в семье, росли в геометрическом отношении к имеющимся затруднениям.
Русские не считали Беларусь настоящей Европой, а вот с самими собой идентифицировали, должно быть, с тех давних времен, когда над ними сидел умный и дельный ставленник литвинов. Налаживал, без шуток, их обороноспособность. В благодарность им несколько позже выстрелили из Царь-Пушки в направлении Речи Посполитой, но не о том нынче разговор.
Медицина в Республике к этому времени из даровой стала умеренно платной, но качество весь двадцать первый век не давало сбоев, а на стыке столетий и вообще случился научный прорыв. Нет, собственно, наш с Ялинкой бодрый внешний вид имел к этому прорыву лишь косвенное отношение, как и общепенсионерское долголетие. Хотя маскироваться стало не в пример легче. Но вот российских — да и своих — ребятишек, получивших своё увечье внутри матери, начали не только успешно встраивать в реальность, но и конкретно лечить.
Нам с женой нормальный приёмыш не светил явно. Дело пенсионеров — воспитывать внуков. А что ради этого нужно только что не на Юпитер лететь — такое в учёт не принималось. Так что мы с большой охотой пошли по стопам других.
Нет, не вполне по стопам.
Когда мы увидели годовалую Ксению, Ксенечку, неподвижное белое тельце на белой простыне, не покрытое ничем, — этой весной стояла феноменальная жара.
Когда проследили за неподвижным взглядом тёмно-карих глаз: он упирался в чечевицу межпространственника, прошивающую собой облака перед тем, как взмыть вертикально вверх. Там, пройдя стратосферу и мезосферу, прорвав виртуальную линию Кармана, челнок вгрызётся своим ртом в шлюз космолайнера, как гриб-трутовик в кору дуба.
